«А вот интересно, что этот мангуст говорит ей, когда она, отдышавшись, спрашивает: „Тебе было хорошо?“ Наверняка — „Без всяких-яких“…»

Директор «Сантехуюта» подумал и о том, что Вовико, смолоду отличавшийся кобелиной неутомимостью, может оказаться в постельном приближении гораздо полезней. Наглый Веселкин обязательно даже спросит у Тоньки, насколько ей с ним лучше! Она, конечно, не ответит (все-таки леди, хоть и советская!), но улыбнется с тем презрительным сожалением, с каким женщины вспоминают неуспешных посетителей своих недр. От этих мыслей Михаилу Дмитриевичу сделалось совсем гадостно.

— Тихо! Тихо! Тихо! — пробормотал он, поглаживая заячьего Гамлета, словно успокаивал его, а не себя.

А в памяти тем временем по-садистски услужливо всплыла давняя Тонина угроза «даться» какому-нибудь смердящему ничтожеству, и оставалось признать, что свое обещание она выполнила с лихвой. Но зачем этот гнусняк приперся вчера мириться, а потом потащил бывшего мужа своей невесты к девкам? Ведь не просто же так — для проветривания простаты, если Вовико на Плющихе ждал разложенный диван! Зачем ему понадобилась карусель?! Показать, что для него Тонька ничем не лучше тех двух ракообразных? Допустим. Показал. Дальше? Дальше-то что? Ты же на ней жениться собрался, собиратель лобковой фауны! Блин, какой-то Достоевский для олигофренов! Надо было все рассказать Тоньке и посмотреть, как ее перекорежит до рвоты! Нет, не надо! Пусть-ка теперь поживет с этим анало-синдикалистом! Узнает, что почем!.. Но зачем все-таки Вовико устроил эту карусель? Зачем?!

Постыдная необъяснимость случившегося тяжело приливала к голове и давила на виски.

— Тихо-тихо-тихо-тихо! — Он снова стал уговаривать заячьего Гамлета, поглаживая его пальцем между ушами.

— Куда едем? — спросил Леша, опасливо покосившись на странного, бормочущего шефа.

— Куда хочешь…

Джип медленно двинулся. Мысли Свирельникова по какой-то необъяснимой, истязающей логике вернулись в ту «медовую» неделю, когда они с Тоней несколько дней не выходили из квартиры на Плющихе, до изнеможения осваивая друг друга.

Их юные тела просто-напросто выпали из реального мира и очутились в том восхитительном измерении, где смысл жизни заключен в слагательных движениях любви, а смерть кажется отдаленной нелепостью по сравнению с тем, что после получасового сладкого сна можно снова и снова повторять неповторимое…

Им не мешали. Про то, что курсант вернулся в Москву, никто еще не знал, а Тоня каждый вечер звонила домой и старательно скучным голосом, закусывая губу, чтобы удержать стон, вынуждаемый сокровенным свирельниковским озорством, рассказывала матери, как тяжело, но успешно идет работа над дипломом, который назывался, кажется, «Старославянизмы в поэзии символистов». Когда на третий день они, взявшись за руки, вышли в магазин за хлебом и молоком, у будущего офицера Советской армии от беспрерывного счастья и снежной свежести кружилась голова, в глазах стояли сумерки, а к горлу подкатывала сладкая тошнота. Тоня же шла по улице неуверенно и рассеянно, словно все время прислушивалась к необратимым, но приятным переменам, произошедшим в ее теле по причине многочисленных и бурных вторжений ненасытного курсанта.

На шестые сутки рано утром их застукал прямо в постели, голенькими и тепленькими, Валентин Петрович, внезапно отозванный из отпуска по причине скандала на пленуме Союза писателей. Один знаменитый прозаик выступил и заявил, что в СССР не хватает социализма. Что тут началось! Собеседования, совещания, открытые письма… Какой все-таки ерундой занималась Советская власть, вместо того чтобы обеспечивать граждан качественной сантехникой!

А «святой человек» зашел в комнату, увидел спящую молодежь и ахнул: «Ну вот, здрасте! На нашей кровати!»

…— В «Мебельон»! — очнувшись, приказал Свирельников водителю.

Через десять минут он уже метался по мебельному лабиринту, разыскивая ту самую кровать с сердцем и стрелою. Продавщица, одетая в фирменную темно-синюю тройку, похожую на форму стюардессы, некоторое время внимательно наблюдала за его нервными блужданиями, потом подошла и, улыбнувшись, спросила:

— Я могу вам помочь?

— Понимаете, — он замялся, — я ищу кровать…

— Выбирайте! Тут их много! — Она гостеприимно обвела руками футбольное поле, которое какой-то изощренный старик Хоттабыч завалил мебелью.

— Мне нужна конкретная…

— Какая?

— Знаете, испанская… Такая, с металлической спинкой в форме сердца, пронзенного стрелой. Раньше она вон там стояла. — Михаил Дмитриевич махнул рукой. — А теперь нет…

— Да, помню, была, но очень давно. Сейчас уже не модно. Сейчас модно резное дерево.

— Но мне нужна именно такая кровать!

— А другая вам не нужна?

— Нет.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Одну минутку, я постараюсь решить вашу проблему.

«Они теперь все говорят, как в американских сериалах: „у меня проблемы“ и „я сделал это!“. — Он проводил девушку взглядом. — И ходят так же, раскачивая задницей, как будто хула-хуп крутят…»

Продавщица ушла за стеклянную перегородку и там, неслышимая, что-то долго объясняла молодому, но лысому и усатому менеджеру, а тот, внимая, хмурился и поглядывал на Свирельникова с любопытством. Михаил Дмитриевич на мгновенье ощутил некое реликтовое смущение, охватывавшее прежде робкого советского потребителя, когда он несоразмерностью своих потребностей утруждал повелителей прилавка, но почти сразу же опомнился: новое поколение торгашей, по его наблюдениям, ловило профессиональный кайф, одолевая самые дурацкие запросы покупателей. Усатый сначала высматривал что-то в компьютере, потом долго рылся в толстых каталогах, звонил куда-то. Девушка наблюдала за этим, склонившись над ним и по-свойски определив грудь ему на плечо. А когда менеджер отпустил какую-то неведомую, но явно двусмысленную шутку (скорее всего, про странного клиента, у которого на других кроватях ничего не получается), она засмеялась и дала ему нежный подзатыльник.

«Да, тоже любовники!» — вздохнул Свирельников.

Наконец продавщица вернулась, неся каталог, раскрытый на странице с изображением искомой кровати.

— Эта?

— Эта.

— Можем для вас заказать со склада в Испании.

— А там есть?

— Да, мы позвонили.

— Заказывайте!

— Но это будет стоить дороже. Эксклюзив.

— Сколько?

Девушка назвала сумму, на которую можно было купить без малого две кровати из тех, что имелись в наличии.

— М-да, как за трехспальную… — усмехнулся Свирельников.

— Что вы сказали?

— Так, пошутил… А когда ее привезут?

— Недели через три.

— Хорошо. — Михаил Дмитриевич полез за кредиткой. — И сразу оплачу доставку. Это подарок.