class="p1">В отличие от самодержавия, хоть как-то ограниченного в этом вопросе православной традицией, большевистская власть на первых порах своего становления предоставила гражданам полную свободу самостоятельно определять: жить или умереть. В уголовном праве РСФСР (в его первой редакции) отсутствовали какие-либо юридические последствия для тех, кто добровольно заканчивает свою жизнь.

В начале 1920-х годов в СССР начала создаваться единая система сбора сведений о завершённых фактах и попытках суицида, впервые в отечественной статистике был налажен систематический сбор сведений о самоубийствах через отделы ЗАГС, в которых теперь при регистрации смерти по такой причине обязательно заполнялся листок особой учётной формы.

Благодаря усилиям руководителя отдела моральной статистики Центрального статистического управления (ЦСУ) СССР М. Н. Гернета учёт самоубийств приобрёл системный характер и нашёл свое отражение в двух опубликованных статистических сборниках — «Самоубийства в СССР. 1922–1925 гг.» и «Самоубийства в СССР в 1925 и 1926 гг.» В них была систематизирована суицидальная статистика по губерниям и крупным городам РСФСР, Украины, Закавказья, которая включала как традиционные для этой проблемы показатели (месяц, время суток, когда произошло самоубийство, способ его совершения, наиболее вероятная причина), так и общие демографические и социальные показатели (возраст суицидента, социальное, семейное положение, профессия, размеры заработка и пр.). Таким образом, социальная патология оказалась под пристальным вниманием криминологов, статистов, социологов и психиатров.

Аналитические материалы, подготовленные отделом М. Н. Гернета, позволяли понять основные, наиболее типичные причины самоубийств в послевоенный период: по мнению социологов, в 1922–1923 годах основной причиной добровольного ухода из жизни являлись душевные и нервные болезни (25,8 % мужчин, 15 % женщин), на втором месте была безответная любовь или ревность (8,2 % и 13,3 % соответственно), затем следовали семейные неурядицы (8,8 % и 26,7 %) и пр. При этом сам профессор отмечал наименьший процент самоубийц среди военнослужащих, что объяснялось учёным качественным отбором в армию «душевно и физически здоровых» (Преступность и самоубийство во время войны и после неё. Издание ЦСУ СССР. М., 1927).

При анализе динамики суицидов в СССР обращала на себя внимание ещё одна особенность: «толчок» к увеличению количества самоубийств был зафиксирован именно в 1924–1925 годах. Действительно, начиная с этого периода самоубийства приобрели пандемический характер.

Если в 1924 году в СССР было зафиксировано 4681 самоубийство, что уже было на 670 случаев больше, чем в 1923 году, то в 1925-м прирост составил уже 1169 самоубийств.

Только в Ленинграде органами НКВД ежедневно фиксировались 10–15 случаев суицида, чего не было даже в революционном 1917-м году. И не замечать этого явления власть уже не могла. Большевикам перестаёт нравиться, что в таком непростом вопросе граждане проявляли непростительное своеволие, лишая таким образом власть сакрального права на любое насилие.

С принятием курса на новую экономическую политику в советском обществе принципиально поменялось не только отношение к труду как общественному явлению, но и к жизни в принципе.

Только с октября по декабрь 1921 года частными лицами были получены 185 тысяч патентов, в первом полугодии 1922 года — около 450 тысяч, во втором полугодии таких было уже 522 тысячи.

За два месяца 1921-го и 11 месяцев 1922 года было сдано в аренду (по 30 губерниям) 3069 различных производств, а на 1 января 1923 года — уже 4330 предприятий обрабатывающих отраслей, что составляло 15–16 % от всей национализированной промышленности. Большинство предприятий сдавалось в аренду на короткий срок: до двух лет (45 %), от двух до пяти лет (38,4 %).

К 1923 году только 7 % розничной торговли находилось в руках у государства, у кооперации — на 10, а у частника — на 83 %. И это очень важный показатель не только в экономической, но и в социальной сферах.

По сведениям известного публициста Ю. Ларина (Лурье)[73], всего за два года (1921–1923) частные предприниматели увеличили свой капитал на 350 миллионов рублей [1. 118]

В середине 20-х годов в стране прошла целая серия уголовных процессов над нэпманами. Юрий Ларин на основе собранных им материалов проанализировал способы и методы успешного использования частным капиталом государственных средств. По его мнению, таковых было 12, думаю, что на практике значительно больше…

С ростом частной торговли и, соответственно, количества лиц, которые ею занимались, повседневной приметой жизни в советских городах и в сельской местности стало тотальное распространение хулиганства — наконец-то появились люди, которых можно было обворовать или ограбить. Судя по архивным материалам и газетным публикациям, волна хулиганства буквально захлестнула страну.

Республика наша в опасности.

В дверь

лезет

немыслимый зверь.

Морда матовым рыком гулка,

лапы —

в кулаках.

Безмозглый,

и две ноги для ляганий,

вот — портрет хулиганий (…)

Ремень в ручище,

и на нём

повисла гиря кистенём.

Взмахнёт,

и гиря вертится, —

а ну —

попробуй встретиться!

По переулочкам — луна.

Идёт одна.

Она юна.

— Хорошенькая!

(За́ косу.)

Обкрутимся без загсу! —

Никто не услышит,

напрасно орёт

вонючей ладонью зажатый рот.

(Маяковский В. В. Хулиган. 1926)

В 1920-е годы опасность стать случайной жертвой грабителей, хулиганов или вовсе «получить перо в бок» становилась всё более реальной для недостаточно осторожных обывателей.

Выньте, гулящие, руки из брюк —

берите камень, нож или бомбу,

а если у которого нету рук —

пришёл чтоб и бился лбом бы![74]

…Идите!

Понедельники и вторники

окрасим кровью в праздники!

(Маяковский В. В. Облако)

В секретном донесении секретаря Иркутского губернского комитета партии А. Б. Гриневича в Сибирский крайком ВКП (б) по вопросу политико-экономического положения губернии за 1924–1925 годы сообщалось: «В деревне и городских поселках наблюдается громадное увеличение хулиганства, доходящего до драк, убийств, поножовщины».

Как правило, хулиганствующие субъекты не действовали в одиночку, это было связано не только со стихийно сложившейся тактикой уличных нападений, но и внутренней структурой преступных сообществ. До революции такие способы использовались только организованными хулиганами в Петербурге и Москве, но в 1920-е такая практика распространилась и на провинциальные города, в которых, по докладам ОГПУ, активно действовали «Кружки хулиганов», «Общество долой невинность», «Общество советских алкоголиков», «Общество советских лодырей», «Союз хулиганов», «Интернационал дураков», «Центральный комитет шпаны» и пр. Когда сегодня мы читаем о массовом движении «А.УЕ.» (признанном экстремистской организацией и запрещённом на территории РФ решением Верховного суда РФ 17.08.2020), неплохо было бы вспомнить, как в советских школах образовывались такие вот неформальные кружки, в которых избирались «старшие» и регулярно собирались взносы на «общее».

Антиобщественные проявления в учебных заведениях достигли такого уровня самоорганизации