Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катоха улыбнулся. Ему всегда нравился Томми Элефанти. Томми пошел в отца – только еще и разговаривал. Хоть старый Гвидо и помалкивал, в нем чувствовались хмурая доброта, честность и чувство юмора, которые Катоха, вопреки себе, ценил высоко. Теперь оба – коп внизу, гангстер наверху – смотрели на гавань, глядя, как чайки скользят над водой к статуе Свободы, сияющей в сумеречной дали.
– Двадцать лет прошло с тех пор, как я в последний раз примостил свой зад на этой ступеньке, – сказал Катоха.
– Я не знал, что ты вообще здесь сидел.
– В былые деньки я частенько беседовал с твоим отцом.
– Еще что придумаешь?
– Он даже пару раз превысил свой лимит на шесть слов в день. Я никогда не рассказывал историю о том, как мы с ним познакомились?
– Если такая история и есть, – сказал Элефанти, – то существует только твоя версия.
– Я шесть лет ходил в патруле, и вот наконец мне доверили мою первую машину. – Катоха усмехнулся. – Должно быть, году эдак в сорок восьмом. Пришла наводка, что старина Гвидо Элефанти, наш местный контрабандист, только что вышел из тюрьмы и уже принимает в своем вагоне поставку сигарет. В такую-то ночь, в такое-то время. Сам знаешь порядок: закупаешься сигаретами задешево в Северной Каролине. Снимаешь ярлыки. Клеишь новые. Продаешь с пятидесятипроцентной надбавкой.
– Вот, значит, как оно делается?
Катоха не обратил внимания и продолжил:
– Сюда послали отряд, чтобы прикрыть его лавочку. Видимо, надоел он им. А может, кого-то не подмазал. Как бы то ни было, нам дали три машины и сержанта. Время, должно быть, три-четыре утра. Влетели мы сюда с шашками наголо – сирены сверкают, шум стоит, все как положено. Я тогда был молодой и бестолковый. Весь из себя. После войны еще оставался порох в пороховницах. Машину опять же выдали. С «вишенкой», как она тогда называлась. В общем, я был горячий.
Вышибли мы дверь – и ничего. Темно. Гвидо, очевидно, у себя дома, десятый сон видит. Ну мы и ушли. Сперва отъехали две другие машины. Я уходил последним.
В те дни мы часто работали в одиночку. Вот я сажусь к себе в машину и тут вижу, как из дока выбегает парень. Не знаю, где он прятался. Даже не знаю, чего он побежал, но я решил, что явно от меня. И вот завожу патрульную машину, чтобы его поймать, но черт тебя дери – не заводится. Без шуток. Этому учат первым делом: «Не глуши мотор». И вот я, новичок, попал. Поэтому не сообщил по рации двум другим машинам, что у нас беглец. Взамен рванул за ним сам пешим ходом.
Он не тормозил, но и я тогда был молодой. Почти нагнал его у Ван Марл и Линдер, но тут у него вдруг открылось второе дыхание, он дернул и оторвался на несколько метров. На углу Слэг и Ван Марл я уже подбирался к нему. Тут посреди перекрестка этот говнюк оборачивается и достает пушку. Ни с того ни с сего. Берет меня на мушку.
И тут откуда ни возьмись грузовик – мчит на шестидесяти километрах. Бум – размазал его по перекрестку. Убил на месте.
Водитель сказал: «Я никого не видел. Никого».
И правда. Темно было. Парень выскочил на перекресток из ниоткуда. Водитель никак не мог его увидеть. Несчастный случай. И все так быстро.
Водитель без конца извинялся. Я сказал, что все в порядке. Да что там, я был ему благодарен. Короче, побежал к полицейскому телефону за углом, чтобы вызвать подмогу. Когда вернулся, грузовика уже след простыл. Нам оставалось только отскрести парня с земли и позвонить в морг.
Ну, где-то через полгода меня снова шлют сюда, говорят, прижали этого Гвидо за перевозку каких-то тракторов или чего-то похожего. Ну я снова несусь сюда, на этот раз один. Но вместо тракторов вижу здоровый экскаватор – вон там, где теперь твой склад. Эта махина роет землю, а за рулем в ней кто-то сидит. С одной здоровой рукой и одной здоровой ногой. Подхожу я поближе, заглядываю в кабину. А это тот самый водитель грузовика.
Я ему: «Да ты же тот самый водитель!»
Он даже бровью не повел. Сказал: «Я никого не видел. Если бы ты не заглушил мотор, ничего бы не случилось».
Катоха посмеялся.
– Кажется, это одна из двух-трех фраз, что Гвидо сказал мне за всю жизнь.
Элефанти пытался подавить улыбку, но ничего не смог с собой поделать.
– Мало святых начинают с хорошего, но все им заканчивают.
– Хочешь сказать, он был святым?
– Куда там. Но он никого не забывал. И был преданным. Святые – они же преданные?
– К слову о святых, – сказал Катоха. Показал на церковь Пяти Концов. – Знаешь там кого-нибудь?
– Вижу время от времени. Хорошие люди. Никого не трогают.
– Припоминаю, пару лет назад в этой гавани погибла женщина оттуда.
– Хорошая женщина. Решила искупаться. Впрочем, вполне могу ее понять.
– Это случилось уже после того, как меня перевели в «один-ноль-три» в Квинсе, – сказал Катоха.
– Я так и не слышал, чем кончилось это кино, – сказал Элефанти.
– Да плохо кончилось.
– Это почему же?
Катоха недолго помолчал.
– Через три месяца я выхожу на пенсию, Томми. Отстану наконец от тебя.
– И я тоже.
– Как это?
– Неважно. Тоже уйду к этому времени. Раньше, если получится. Продаю это местечко.
– У тебя проблемы?
– Нет. Ухожу на пенсию.
Эту новость Катоха переваривал долгую минуту. Оглянулся на Элефанти через плечо. Подмывало спросить: «С какой работы уходишь?» Он то и дело слышал, как преступники объявляют о том, что уходят. Но Элефанти был другим. Контрабандист, да. Умелый, да. Но скверный преступник? В этом Катоха уже сомневался. Элефанти суров, умен, непредсказуем. Никогда не перевозил одно и то же дважды за короткий срок. Вроде бы никогда не жадничал. Никогда не перевозил наркотики. Чтобы замести следы, держал склад и принимал обычные поставки. Подмазывал копов, как и все, но только ради выживания и – не мог не признать Катоха – приличным образом. Он умел учуять молодого голодного копа, а мог распознать и чистого. Никогда не подставлял копов и не давил на продажных. Редко просил об одолжениях. Для него это был просто бизнес. Ему хватало мозгов не подкупать Катоху или немногих чистых копов, которых Катоха знал в «семь-шесть». А это немало говорило об Элефанти.
И все же Элефанти – из Семьи, а они совершают ужасные поступки. Катоха пытался выискать разницу между несправедливым миром и ужасным. Запутался. Какая разница между тем, кто украдет десяток холодильников за пять тысяч баксов, и тем, кто продает холодильников на пятьдесят тысяч, а