В.Я. Пропп в свое время отмечал, что яга – очень трудный для анализа персонаж, поскольку детали ее образа в разных сказках иногда не соответствуют друг другу, не сливаются в единый образ. Этот исследователь выделил три ипостаси бабы-яги, в которых она предстает в сказках: похитительница детей; дарительница (К.В. Чистов уточнил «враждебная дарительница»), указывающая путь главному герою и дающая ему те или иные предметы; а также воительница. В.Я. Пропп видел в сказках о бабе-яге отражение процесса инициации, а в ней самой – стража на границе между мирами живых и мертвых. Подобную трактовку разделяет и С.В. Жарникова: «В русской народной сказке Баба-Яга, которой помогают гуси-лебеди, отмечает собой сакральное пространство между жизнью и смертью и обладает двойственной природой – она может помочь герою, а может и съесть его. И это естественно, ведь на санскрите Яга – значит жертва, яг – жертвующий, пожертвователь. Баба-Яга держит нить человеческой жизни на грани бытия, и жертва может уйти навеки в «мир предков», а может вернуться в мир людей, получив новый облик, новые знания, т. е. в новом качестве. Но для подобного возвращения надо пройти определенные испытания, совершить необходимые обрядовые действия»798. Однако почти все доказательства, которые В.Я. Пропп привлекал в подтверждение своей гипотезы, относились не к славянской и даже не индоевропейской традиции, а к традициям американских индейцев и негров Африки, что существенно снижает достоверность сделанных таким образом выводов. Представляется, что без предварительного доказательства генетического родства сюжетов, зафиксированных у совершенно различных обществ, вряд ли можно объяснять непонятные места в одной традиции материалами из совершенно иной традиции.

В этом отношении гораздо более верным представляется подход В.Н. Топорова, который сопоставил образ бабы-яги с женским хеттским персонажем, обозначаемым в текстах термином salŠU.GI, который являлся главным церемонимейстером в обряде похорон, принимал умершего в царство смерти и помогал ему совершить переход в потусторонний мир. Данный подход помог понять, как в одном образе совмещаются столь разные черты: «Ритуальное прошлое бабы-яги и сравнение ее с хеттской salŠU.GI объясняет наличие наряду с бабой-ягой – злой похитительницей ипостаси доброй вещуньи, помогающей герою в его странствиях, которые являются прообразом посмертных скитаний души»799. Некоторые сказки описывают жилище бабы-яги как построенное из человеческих костей. В связи с этим В.Н. Топоров отметил, что и в хеттских текстах не раз упоминается «дом кости, костных останков», связанный с божеством подземного мира. Любопытную параллель жилищу бабы-яги мы видим в культуре лендель, датируемой 5000–4500 гг. до н. э. В могиле девочки в могильнике Асода на территории современной Венгрии была найдена одноногая модель святилища с птичьей головой на кровле (рис. 18). Хоть нога в данном случае человечья, а не птичья, однако показательно сочетание птичьих и человеческих элементов в конструкции святилища, равно как и то, что оно было связано с представлениями о загробном мире800. Подтверждает гипотезу В.Н. Топорова и то, что еще в Х в. ибн-Фадлан описал существование у русов руководившей человеческим жертвоприношением во время похорон особой старухи-жрицы, которую он называет «ангелом смерти». Соответствующий текст мы рассмотрим ниже, а пока отметим, что у славян существовали особые жрицы смерти, причем истоки этой традиции, судя по хеттским данным, вполне могли восходить к эпохе индоевропейской общности. Безусловно, данная фигура должна была оказать заметное влияние на складывание образа бабы-яги, однако вряд ли будет правильным сводить весь этот образ только к ней. Жрица, по всей видимости, представляла в похоронном ритуале богиню смерти, те или иные черты которой неизбежно должны были отразиться и в образе бабы-яги.

С другой стороны, ряд фактов указывает на ее связь с земным плодородием и земледелием. Словенцы во время встречи весны пели:

Из этой песни следует, что у словенцев баба-яга отождествлялась с зимой и играла в их ритуале точно такую же роль, как и Морана у западных славян. Следует отметить, что весьма похожим образом описывается бывшая богиня зимы и смерти в немецких сказках: «Это старая уродливая ведьма с длинным носом, большими зубами и всклокоченными волосами, известная под именем фрау Холле (или Хелл, Хольда, Перхта и др.). Ее сила заключена в зубах и волосах; по ее воле идет снег, восходит солнце и происходит возрождение природы. Раз в году она является в виде белой голубки, как благословение, приносящее плодородиe. В виде лягушки эта самая Холле достает из колодца закатившееся туда во время сбора урожая красное яблоко, символ жизни. Она обитает на холмах и пещерах (имя «Холле» может быть связано со словом «Hоhle», «пещера»). Ей, как Матери мертвых на Рождество пекли «Hollenzopf», т. е. «хлеб Холле». Бузина, которую именовали «Holler» или «Holunder», была священным деревом Богини. Считалось, что она обладает целебными свойствами и что под ней обитают умершие»802. Весьма показательна и русская загадка о сохе: «баба-яга, вилами нога, весь мир кормит, сама голодна»803. В сказке «Василиса Прекрасная» невидимые помощники бабы-яги также мелят для нее пшеницу и выжимают из мака масло, что также указывает на ее определенную связь с сельским хозяйством.

То, что связь земледелия со смертью не была случайной говорит и пример полуденицы – еще одного опасного для человека женского сверхъестественного существа. Образ этот носит общеславянский характер: чеш. polednica, польск. poludnica, сербо-лужиц. pripoldnica, словен. poludnica, словацк. polednica. Обычно она воспринималась как женский персонаж, несущий смерть и гибель злой дух в полдень во ржи, в полях и огродах. Одетая в белую одежду, она стерегла хлеб в поле и в полдень бывала видна на межах. Еще в начале ХХ в. в Подмосковье она связывалась с цветущей или волнующейся рожью. «Полуденица, по понятиям народа, хранит поля с рожью, к ней относятся так «Полуденица во ржи, покажи рубежи, куда побежи». Нам случалось слышать, как пугают детей: «Не ходи в рожь, полуденица обожжет». После П.С. Ефименко… писал: «Полудница есть та же ржица, ржицей называют потому, что живет во ржи; а полудницей – ходит во ржи в полдень»804. В некоторых случаях она описывалась как старуха с косматыми волосами, стерегущая огороды от детей. До двенадцати часов полудница не опасна, однако в полдень идет косить людей горбушей, поэтому в это время все возвращались домой. В некоторых случаях отмечалось, что она косила встречавшихся ей на улице людей и в полночь. В других местах говорилось, что около полудня она ходит по полям, расспрашивая жниц и, рассердившись, сворачивает жертве голову. Обычно она описывается как существо белого цвета, однако имеется и другое ее описание: «Полудница – она в огроде сидит. Сначала маленькая, черная, как кошка. А потом растет, растет – и до неба. А волосы-то длинные, белые»805. Очевидно, что первоначально это сверхъестественное существо олицетворяло полуденный зной и солнечный удар, однако со временем она стала восприниматься как карающее за нарушение запретов существо. К числу последних относились запреты на работу в полдень, запрет оставлять детей в поле одних и т. п. Весьма показательно, что полудницу, как отмечает О.А. Черепанова, также могли называть бабой-ягой. Одновременная соотнесенность как бабы-яги, так и полудницы как со смертью, так и с земледелием безусловно роднит их с западнославянской богиней смерти Мораной.