— Ты — предательница! — потрясала кулаками Нонна.

— Предательница! — вторила ей Соня.

Но и ей досталось:

— И ты тоже предала!

— Да что я предала?!

— А я?

— Все! Не хочу с вами разговаривать. Никогда! Никогда не захочу!

Нонна убежала, чавкая по воде португальскими туфлями, которые выпросила на день у матери. Юля кричала ей вслед:

— Да пошла ты! Фея! — И тут же Соне: — И ты пошла!

— Сама пошла.

Нонна листала истрепавшуюся уже рукопись их коллективной книги и, раскрыв новый лист, стала писать: «Мы поссорились из-за мужчины. В первый раз в жизни мы поссорились из-за мужчины. Никогда с нами такого не бывало. Никогда. Даже не верится. Ни в детстве, ни в юности. Самые роскошные мужики становились неинтересны, как только наши интересы скрещивались. Ни один самый сексуальный мужчина не мог затмить наших удовольствий: трепотню ни о чем под кофе, чай, вино, пиво… Неважно, подо все, что пьется. А однажды мы были в походе с палаткой и рюкзаками, и ворона утащила пачку чая. Мы заваривали чернику и листья шалфея. И разговаривали до хрипоты, до одури, до боли в горле. Смеялись до колик в животе. Построили идола — покровителя леса — из веток… Никогда мы не ссорились из-за мужиков…»

Соня набирала номера подруг и не могла говорить, опускала трубку. Она даже Жорику плакалась, пока тот пил чай, закусывая крабовыми палочками.

— Как же так?!.. Ну как же так несправедливо?!.. Мы с первого класса дружим… Я ей всегда… Я ей всегда помогала… За что она так меня?! А эта? Как эта-то могла?! Я ведь с ней с первого класса…

Было не совсем ясно, о ком из подруг и в какой последовательности сокрушалась Соня, но Жорику не нужно было уточнений. Он делал свои выводы и злорадствовал.

— За что? Я всегда говорил, что твоя Нонна ни на что не способна, — чавкал Жорик. — Защищай ее побольше. Увидела мужика — произошла аберрация сознания. Сколько она живого мужика-то не видела? Тут не только подругу, тут маму родную продашь.

— Что же делать? — спрашивала Соня, хотя обычно мнением мужа не интересовалась. Она давно привыкла к тому, что ничего путного он посоветовать не может.

— Домом надо больше заниматься, а не ломать себе голову из-за какой-то ерунды. Я бы на твоем месте больше с ней не разговаривал. Она мне, в общем, никогда не нравилась. Она, как эта бессмысленная Буркова. Вся эта интеллигентщина бездарная…

Соня ревела в голос. Он опять о себе. Ему нет никакого дела ни до нее, ни до ее подруг.

— Не реви. Можно подумать, у тебя на подругах свет клином сошелся. Юлька твоя тоже, золотая молодежь. Продаст тебя за три копейки. У тебя вообще-то муж есть.

— Я хочу ей позвонить… Я хочу поговорить.

Соня набирает номер, но Жора бросается к телефону и нажимает на рычаг.

— Ложись спать, дура. Не выясняй отношений.

Однако ночью она все же пробралась к телефону.

— Нонна, привет. Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Я тебе когда-нибудь делала что-нибудь плохое?

— Знаешь что! Разбирайтесь с Юлей, что вы там мне наговорили.

— А ты что наговорила?!

— Я, Соня, спать хочу и никого не хочу слышать. Спокойной ночи.

— Ну и катись!

— Сама катись!

Похожий разговор состоялся с Юлей. С той лишь разницей, что короче.

— Юлька?

— Да катись ты!

Миша нравился девочкам. Они писали ему записки, подсовывали мягкие игрушки в рюкзак, а с некоторых пор стена возле двери Нонниной и Мишиной квартиры покрылась следами помады. Одна из одноклассниц (возможно, это была коллективная акция) намазала губы кровавой помадой и обцеловала стену. Это был очевидный мужской успех. Но Мише нравилась Лера Сквирская. Хотя и виделись они редко и она была старше на год и потому считала Мишу придурком, но это была первая девочка, которую увидел Миша в своей жизни. Его потрясли розовые бантики и оборки на носках, реденькие перья волос и маленькая родинка на кончике носа. Лера была его первым и очень ранним воспоминанием. Мама была всегда, и всегда была такой. Она — как воздух. Папу он впервые осознал в роли Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери». Мишке было три года. И несмотря на сегодняшние тринадцать, он не мог избавиться от ощущения, что его отец где-то прячет свой безобразный горб. А вот Леру он помнит раньше. Кажется, он раскачивался в люльке, а потом принесли ее. Высокая женщина, скорее всего это была Соня, держала ее на руках, а она тянулась к пухлой щеке младенца Миши.

— Погладь его. Видишь, какой хороший мальчик? Погладь его. Скажи: «Привет, я Валерка! Привет». Какой у тети Нонны смешной мальчик.

Женщина опустила ее к Мише, и девочка больно ткнула ему в глаз. Он орал. Не от боли, а от обиды. С тех пор он помнил Лерку. И очень она ему нравилась.

Прозвенел звонок. Миша с приятелями вышел из школы. Прямо у ограды стояла Лера — долговязая, почти такая же высокая, как мать, с таким же широким ртом и непослушными волосами.

— Привет, — сказала Лера.

Миша оторопел. Приятели захихикали.

— Лерка, привет! Ты чего, меня ждешь?

Он никогда не видел ее такой нерешительной. Она переминалась с ноги на ногу и спрашивала, как дела.

— Лерка, что-нибудь случилось?

Она пожала плечами.

— Из школы выгнали?

Какой он наивный.

— С мамой?

— Хочешь чупа-чупс? — уклончиво спросила Лера.

— Да я их видеть не могу. С чего вы все взяли, что я люблю чупа-чупсы? — возмутился Миша.

Лера решила говорить напрямик, тем более Миша, наверное, и сам знает — случилось что-то из ряда вон выходящее.

— Моя Сонька поссорилась с твоей Нонкой. С мамой твоей. Теперь вообще никакой жизни. Бабушке по телефону нахамила, на меня наорала и все время то матерится, то плачет. Жорик с горя напился и гонялся по этажам за соседской кошкой. Сонька даже временно съехала к нам. Заперлась в своей старой комнате и перебирает фотографии. Ты не знаешь, что случилось? Когда у мамы плохое настроение, мне вообще лучше дома не появляться. Да и никому лучше не появляться.

— Понимаю. Что случилось, не знаю. Но моя Нонка тоже не в лучшей форме.

— Может, придумаем что-нибудь?

— А они что — вообще не разговаривают?

Лера кивнула головой:

— Моя слышать про твою не хочет.

Миша понял, что в эту минуту его звездный час пробил. Он по-наполеоновски скрестил на груди руки и изрек:

— Стратегия и тактика. Стратегия и тактика.

Детский расчет на материнскую любовь оправдался вполне. Миша с Леркой заехали в одну из самых глухих новостроек, куда одинаково трудно добраться из любой точки города.