— Хоть бы в конверт-то заглянула.

— Я заглянула.

— И что видишь?

— Деньги.

— Извини, что мало.

Соня вытаскивает из конверта пачку десятирублевых купюр, перехваченных черной резинкой. Под резинку вложен бумажный клочок с надписью: «3 476 рублей».

Лейба Аронович слезливо причитает:

— Не ругай старого Лейбу. Бизнес-шмизнес — тяжелые времена.

— Да ладно, чего запели? А потом, вы сами говорили — копейка рубль бережет.

Лейба Аронович облегченно произносит:

— Ты, Софья, мыслишь в верном направлении. Правильно думаешь, это вот верно про копейку. Только все равно — сейчас тяжелые времена.

— Лейба, лис, и вы умеете жаловаться?

Соня глядится в потемневшее зеркало. Из радиоприемника слышится: «Ах вернисаж, ах вернисаж… Какой портрет, какой пейзаж…» Соня поворачивается к банщику, хватает его за руки и кружит в какой-то немыслимой тарантелле.

— А шо, старый лис не человек? — спрашивает Лейба и сообщает между прочим: — О тебе инфернальщик справлялся.

— А шо справлялся? А я-то думаю, шо мужик разулыбался? А я-то думаю, шо, может, я ему глянулася?

— Глянулась она ему. Тебе все глядеться. Тебе мало, что Рому-бывшего к поленьям определила?

— Рома-бывший заслужил.

— А этот будет деловой фраер. Он про твою профессию основную перетолковать хочет. Ему чего-то там понадобилось.

Двери каморки никогда не закрывались — мало ли что понадобится клиентам, поэтому их танец прервал энергичный стук в дверной косяк.

— Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте! Я — Эдуард. Я — «Инфернал»!

Вошел Эдуард в сопровождении двух приятелей — Димы и Валеры. Первый был щеголеват, второй — скромен. Соня и Лейба Аронович останавливаются.

— Громко. Пышно. Браво! — хвалит Соня. — Но мы с вами как-то знакомились.

— О! Какие люди! — Лейба Аронович вспоминает, что он хозяин на этом клочке бани, прыгает к Эдик и трясет его руку.

— Эдуард, танцуете? — промурлыкала Соня.

Эдуард, смутившись, качает головой.

— Я узнать хотел у вас, — он напряженно пытается вспомнить ее имя. — Мне дядя Лева говорил, что вы…

Одними губами он спрашивает у Лейбы: «Как ее зовут?» Лейба Аронович так же губами отвечает: «Соня». Эдик недоуменно пялится на губы старика.

— Что? — шепотом спрашивает у банщика. — Оля?

Лейба Аронович качает головой и снова вытягивает губы в беззвучное «Соня». Эдуард, изумленный таким странным именем, спрашивает вслух:

— Оа?

Соня наблюдает за мучениями обоих и протягивает руку Эдику.

— Я — Соня.

Эдик, кажется, впервые пожимает руку женщине. Делает это неуверенно, оглядываясь на своих товарищей и с некоторой опаской. В конце концов, смутившись, наклоняется и чмокает Сонину руку.

— Если хотите, можете называть меня Софья Викторовна. Но я вас все равно буду называть Эдуард.

Она произносит это томно, чуть в нос. Эдик смущенно улыбается, но у него остаются какие-то сомнения по поводу того, как обращаться к этой женщине. Помявшись несколько секунд, он выпаливает:

— Соня, сестра, помоги. У меня магазин, ты в курсе.

— «Инфернал». Незабываемо.

— Банщик сказал, что ты лепку можешь на потолке сделать?

Соня по возможности плавно очерчивает в воздухе ладонью, давая понять: «Везде могу». А Эдик, будто услышал, ответил:

— Нет. Мне только на потолке.

— Не мелочись, друг!

— По стенкам места нет. Там прилавки. А к потолку люстры прикручены. Так что прямо и не знаю, как быть? С другой стороны, подруга, пойми меня: я этот евроремонт ненавижу.

Соня заинтересовалась:

— Да ну?!

— Честное слово. Терпеть не могу. Стены эти белые, картонные, — ненавижу.

— Ну и дела. — Она игриво потерлась плечом о плечо инфернальщика. — Ты у меня первый такой, Эдуард.

Эдика смущает Сонин напор, но он польщен ее похвалой.

— Вот ты и посмотри мои владения. Посоветуй что-нибудь.

— А зачем тебе?

— Хочу, чтобы было интересно. Хочу, чтобы не как у всех. Хочу, чтоб…

— Оригинально было, — подхватила Соня.

— Точно.

— Вот это да! Ну, ты экземпляр! Твои товарищи, наоборот, стараются, «чтоб не хуже, чем у других». А ты «чтобы не похоже».

— А что толкаться? У нас знаешь как делается? Например, Васька аптеку открыл, а я рядом открою, и такую же. Петька колбасный ларек поставил, а я два таких же, и рядом. Мишка на фотомодели худой женился, так я у него отобью…

— И чтоб еще похудела, — засмеялась Соня.

— Молодец, схватываешь на лету.

— Нет, я долго к вам привыкала. Слушай, Эдуард, ты меня покорил.

— Тогда пойдем? Осмотришь помещение. Скажешь, в принципе, и про смету.

— Откуда ты такой взялся?

— Я из хорошей семьи.

Интерьер «Инфернала», в отличие от названия, действительно был вполне зауряден, ничем не выделялся из множества подобных магазинчиков. Люстры — никель, стекло, искусственный хрусталь. И все это горит, переливается, светит, образуя ощущение раздражающего хаоса. Соня рассматривает потолки. Довольно высокие для полуподвала, но… Она кривит рот.

— Что, неподходяще? — спрашивает Эдик.

— Да нет, — Соня задумчиво щипает подбородок. — Что значит неподходяще? Для Эрмитажа, конечно, маловато простора.

— Жалко, — Эдуард искренне расстраивается.

— Разбогатеешь, откроешь магазин в Эрмитаже.

— Прикалываешься?

Хозяин магазина задрал голову и раскинул руки.

— Эта дыра досталась мне даром.

Он кружится на месте, смотрит на хрустальную люстру, нависшую над его макушкой.

— Даром. Прежний хозяин был должен одному моему другу, а этот друг был кое-чем обязан мне. А я был бы идиотом, если бы не подобрал то, что пришло мне само в руки и бесплатно. Понимаешь?

— Понимаю.

Эдуард старается не замечать бархатных ноток в голосе Сони.

— Ты думаешь, что я об этой дыре пекусь, потому что у меня больше ничего нет? А у меня есть. Я обо всем так пекусь. Веришь — нет?

Соня вскидывает ладони вверх.

— Верю и сдаюсь.

— Есть идеи? Говори. Слушаю, — пресекает он Сонькину игривость.

Она скользит по комнате, стараясь не задевать коробки с товаром.