— Я думаю.

Что скрывать. Соня, конечно, соблазняла Эдика. Он был мужчина, он заинтриговал стремлением превратить инфернальную дыру в светоч экономики, и он был богат Судя по всему — богат. Предположительно богат. Дорогая машина, хорошая обувь и спокойная уверенность в себе — этого Соне было достаточно.

Она становится за Эдуардом, грудью касаясь его спины, и так же, как и он, раскидывает руки и смотрит на люстру. Грани хрустальных «сосулек» над ее головой переливаются всеми цветами радуги.

— Я думаю, — объясняет Соня.

— Вот и думай, — говорит он и отступает в глубину зала.

Она же снова начинает свое кружение. Картина ясная, Эдуард — «крепкий орешек». Временно отступив на амурном фронте, она концентрируется на деловой части вопроса. Она приподнимает портьеры на окне, простукивает стены, находит в углу швабру и стучит древком в потолок. Затем заглядывает в открытую дверь подсобки. Там на коробке из-под светильника двое приятелей Эдуарда вдумчиво, в полном молчании играют в шахматы.

— Я думаю…

— Хорошо подумай, сестра. Это ведь не просто магазин.

— Само собой — «Инфернал».

— Кончай издеваться, женщина.

Каков? Значит, он все же видит в ней женщину. Соня прошлась мимо Эдика раз, другой, примериваясь, что бы еще такое сделать, чтобы он клюнул?

— Слушай, сестра. — Эдуард не смеялся, он тепло смотрел на Соню. — Я вот что хочу сказать. Ты — женщина видная. Но пойми меня правильно — ты не в моем вкусе. Давай без прихватов. Я тебя уважаю. Так и буду уважать. Хочешь работать — работаем. Нет — лучше сейчас расстанемся в хороших отношениях. Согласна?

Если бы он усмехался пренебрежительно или, напротив, сделал вид, что она для него пустое прорабское место, Соня бы огорчилась. Она расстроилась бы и в том случае, если бы он сейчас решил воспользоваться ее откровенным предложением, пустился в легкий романчик, а потом сказал весь этот текст, как, например, это сделал Борюсик, другими словами, конечно: «Я с тобой не спал, я кувыркался». Но Эдик называл ее сестрой и относился так же. Соня приняла решение.

— Вот что, брат, я тебе скажу. Потолочки — так себе. Пространства маловато. Товара много. Света очень много, а ты ведь «Инфернал». Загадки не хватает.

— А что делать?

— Либо убирай половину товара и будем обставлять помещение по-взрослому, либо оставим все как есть.

— Хорошо. Допустим, товар я уберу. Что клиент увидит?

— Каталог напечатаешь.

Эдуард присаживается на край стола, ожидая от Сони конструктивных идей. Предложить было еще нечего, одни только мысли вслух:

— Это я тебе честно сказала. А если не честно, то говори, выполню любой твой самый сумасшедший и навороченный заказ. Сделаю тебе потолки с мотивами родной природы и картину Репина «Бурлаки на Волге» в гипсе в натуральную величину. Хотя все это только понизит потолочки. Хочешь, стенки золотыми розочками пушу и райскими птицами. Тоже красиво. Хотя это и будет отвлекать посетителя от твоих светильников. Смотри. Как скажешь.

— Честная ты, сестра. Спасибо тебе. Ты мне почти что как брат стала. Я теперь тебе верю. Предлагай.

Соня на мгновение задумывается.

— В шахматы играешь?

— Не очень-то.

Соня тянет Эдуарда за рукав и, обхватив за шею, заставляет заглянуть в подсобку. Эдуард напрягается.

— Я без прихватов, без прихватов. Смотри.

Соня убирает руку. Эдик пожимает плечами. И что такого в этой подсобке? Димон и Валерка играют в шахматы. Они часто играют.

— Н-да, безнадега у вас творится, Дмитрий Александрович, — обрадованный скорой победой, говорит Валера. — Сдаемся?

— Нет, я подумаю еще…

— Ну, думай, думай. А я пойду покурю.

Валера встает и, раздвинув Соню и Эдуарда, выходит из подсобки.

— Эд, ты скоро? — оглянулся он. — Очень есть хочется.

— Скоро.

Соня подводит Эдуарда к шахматной доске. Дима поднимает на них глаза.

— Безнадежно, да?

Эдуард неопределенно:

— Подумать надо…

— Ладно, пойду тоже покурю. Может, скажу ему, что сдаюсь. Может, не скажу.

Когда Дима вышел, Соня уселась на место перспективного, в шахматном отношении, Валеры.

— Не умеешь?

Эдуард снова неопределенно поигрывает пальцами.

— Ну хоть представление имеешь, что почем? Как конь ходит? Как слон ест?

Она сразу же делает ход, именно тот, которым Валера угрожал Диме.

— Это-то да. Могу. Я даже защиту Ботвинника знаю.

Эдик отвечает нападением на ферзя и выигрывает. Делает ход и съедает фигуру Сони. Соня кашляет.

— Откуда ты такой взялся-то?

— Я же говорю, я из хорошей семьи. У меня дедушка был солист оперетты.

— Тогда иди, чего шепну.

Она жестом манит его к себе. Эдуард опасливо наклоняется.

В комнату заглядывают Валера и Дима и видят, как Соня и Эдик о чем-то увлеченно шепчутся. Соня берет с доски несколько шахматных фигур и, перевернув их, тянет к потолку. Она машет длинными руками, а Эдуард смеется.

— Понимаешь? Шахматные фигуры, перевернутые… На потолке… Партия… Понимаешь? Какие-то фигуры уже съедены, некоторые опрокинуты. А твои приборы — осветительные я имела в виду — развесим редко-редко. Подберем, в общем, какие нужны. Понимаешь, натюрморт из шахмат и ламп… Понимаешь, да?

— Понимаю! — обрадовался Эдик. — Во дает. Вот фантазия. Все, едем в клуб. Надо спрыснуть это дело.

— Я вроде не могу, — мнется Соня. А сама думает, а почему это «не могу»?

Эдуард подталкивает к выходу:

— Обижаешь.

— Никогда!

Соня считала себя женщиной образованной, но то, о чем увлеченно беседовал инфернальщик со своими ребятами, было за пределами ее разумения. Димон утверждал, что фьючерсы идут по косой. Эдуард говорил что-то о несанкционированном счете. Валера предлагал «бросить на рынок по пять». Чем-то нужно было покрывать «дискаунт». Эдуард призывал к спекуляции. Оказалось, Дима и Валера — профессиональные брокеры.

Соня откровенно скучала. Поесть она, конечно, любила, но лучше бы перекусила чебуреком на улице и побежала бы к девчонкам в кафе. Наверное, уже сидят, ждут ее. Она набирает номер телефона Юли: «Абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети». Скукота.

Но чем томительней ожидание, тем полнее внезапная радость. Невысокий парень с темными печальными глазами вышел на эстраду, сел на высокий стул и взял несколько аккордов. Эдуард сотоварищи замолчали. Несколько голов за соседними столиками оторвались от тарелок. Парень запел хрипловатым голосом: