– Отвечай, Василиса, – приказал мне Грабовский, метая глазами молнии. – Я ее отец? Сроки нашего скоротечного романа как раз сходятся с моментом ее зачатия.

– Ты так хорошо разбираешься в репродуктологии?

– Я отлично разбираюсь в математике. Ну?

– Если не перестанешь так сжимать мою руку, придется учиться разбираться еще и травматологии. Да заодно и в юриспруденции, – прошипела я.

Грабовский тут же разжал хватку.

– Такая же кусачая, как и была, – сказал он.

– Еще и стерва, ты забыл добавить, – вспомнила я замечание Дубравина, которое меня, как оказалось, задело.

– А знаешь, меня это даже заводит, – поделился Евгений. – Будоражит кровь.

– Прибереги пыл для друга, – хмыкнула я. – Судя по всему, тебя уже заждались и будут встречать с ковровой дорожкой.

Грабовский кивнул, мол, оценил мою сообразительность.

– Ревнуешь? – подмигнул мужчина.

– Я так похожа на отчаявшуюся женщину, которая готова ревновать даже своего давно забытого бывшего?

– Ауч, – склонил голову набок Грабовский. – Хороший укус, Вася. Молодец, пять. А теперь будь хорошей девочкой и ответь на мой вопрос, чтобы мне не пришлось добиваться его другими способами.

Я закатила глаза.

– Не стоит меня пугать, Женя.

– Тебе тоже не стоит меня злить, Вася.

Я выдохнула. Этот случайный разговор стал набирать опасные обороты и выводить меня на эмоции. Но скорее всего, сказывалось нервное напряжение после встречи с бывшим мужем.

– Ты забыл, что был лютым поборником контрацепции, Грабовский? Иногда мне казалось, что будь у тебя возможность использовать десять средств защиты одновременно, ты бы это сделал. Так о какой дочери может идти речь?

Он поджал губы.

– Только не говори, что мне придется объяснять прописные истины такой взрослой девочке, – сказал Грабовский. – Лучшая защита – отсутствие сексуального контакта.

Краем глаза я следила за дочерью.

– Отец Русланы не ты. Выдохни и успокойся.

– Точно?

– Точнее не бывает, – хмыкнула я.

Судя по всему, возможность отцовства не то что не прельщала Грабовского, а даже почти вводила его в ужас.

– И все же я хотел бы сделать ДНК-экспертизу, – сказал он с такими интонациями в голосе, что я поняла: спорить бесполезно.

Да я и не собиралась, если честно. Что-то эта мышиная возня меня изрядно выматывала.

– Хорошо.

– Ты согласна? – удивился Грабовский.

– Мне нечего скрывать. Руслана не от тебя, – пожала плечами я. – Поэтому позвони мне, когда решишь устроить проверку. А теперь прости, я обещала дочери вкусный ужин и пиццу.

Грабовский кивнул, но сделал это словно деревянный.

Я не слишком хорошо его знала – если быть честной, то никогда и не пыталась узнать за отсутствием необходимости, – но догадалась: мужчину охватили эмоции, с которыми он не мог справиться. За безупречным фасадом и показным равнодушием скрывалось что-то иное.

Только вот мне совершенно не хотелось разбираться что.

– Хорошо, – прохрипел он. – Номер не сменила?

– Нет. Но график согласовать придется, поэтому без всяких неожиданностей, пожалуйста. Раз уж ты не согласен поверить мне на слово.

– Я никому не верю.

Это была не моя история.

Я и вляпалась-то в нее исключительно по собственной глупости и детскому желанию что-то Дубравину доказать. Не доказала, лишь сама окончательно запуталась и разбила себя на множество осколков.

За самооценку держалась? Хотела почувствовать себя желанной женщиной, раз уж муж оказался изменщиком? Мое самоутверждение пошатнулось еще тогда, когда я поняла: Грабовский преследовал политическую выгоду в отношениях со мной. Но я не остановилась, и мы продолжили использовать друг друга. Баш на баш. До слива информации журналистам.

Через эту грязь перешагнуть я не смогла. Да и не хотела. Это стало отличным поводом поставить жирную точку в том, что между нами. Если что-то вообще было, кроме голой физиологии.

– Вась? – позвал он меня.

– Эм?

– А ты по мне совсем не скучала?

Это был очень неожиданный вопрос, совсем не в стиле Грабовского, но я не растерялась.

– А ты по мне, скажешь, да?

Евгений ничего не ответил.

Впрочем, лишних слов здесь и не требовалось.

Я не следила за жизнью Грабовского, но в вакууме тоже не была. Поэтому птичка под названием «общественность» иногда подкидывала горячие новости.

Если не ошибаюсь, Евгений успел жениться. И развестись. И жениться. И развестись. И… В который по счету раз?

Я даже не бралась прикидывать. Для меня это оказалось слишком сложной жизненной математикой. В которой и участвовать-то не хочется, остается лишь радость, что не оказалась одной из бесконечного ряда разменных жен и любовниц.

Руся уже набрала полный пакет мандаринов, а теперь усердно пыталась их взвесить, чтобы налепить штрих-код. Вся моя суть рвалась к дочери, но и просто так уйти от Грабовского что-то мешало.

Женское любопытство?

– Женя? – позвала я, хотя не требовалось. Грабовский все так же стоял и смотрел на меня, не переживая, что его мороженое для друга совсем потеряет товарный вид.

– Да?

– Скажи, а почему ты так испугался самой возможности, что у тебя есть дочь?

Он не ответил сразу. Только глаза потемнели да губы сжались в тонкую линию.

Я уже и перестала ждать ответа. Грабовский был в своем праве – не мое дело лезть ему в душу. Чужие люди. Так, чиркнули друг друга по касательной в жизни и разошлись без драмы, истерик и лишних проблем, словно бы и не пересекались никогда.

– Есть люди, которые не должны иметь детей, чтобы не заставлять их зря страдать, – наконец выдавил из себя Грабовский. – Понимаешь?

– Нет, – честно ответила я. – Но это твое дело.

Любопытство осталось неудовлетворенным, но я быстро заткнула его куда подальше. Руся опять перетащила весь вектор моего внимания на себя.

А с Грабовским… Все же это была не моя история.

– Так, признавайтесь, дорогие дамы, чем промышляете? – спросил запыхавшийся Грач, едва появился на кухне.

Дима налил себе стакан воды и жадно осушил его буквально в несколько глотков.

– Не для мужских ушей, – строго заявила Марго.

– Обидно, – выдал Грач. – Даже для моих? А если подумать, милая?