– Монархия и Православие направляли сердца и помыслы подданных Российской империи на божественное, чистое созидание. Но пришел Дьявол, и мир перевернулся… – фрау Марта поднесла к глазам чуть смятый платочек и промокнула затекающую в морщинки влагу.

– Те же люди, – продолжил свою мысль Иван, – что с согласия Сталина творили беспредел и беззаконие, после смерти вождя обвинили его одного во всех грехах. А где они? И кто они сами? А они обозначили самих себя в советской истории «жертвами сталинского произвола». На поверку, им оказалось выгодно сначала быть нелюдями, убивать и грабить, издеваться и держать в страхе всех и вся, а после смерти вождя причислить себя к ангелам и жертвам.

– Но к жертвам не своих низменных бесовских инстинктов, а к жертвам Личности, избранной ими, оставшимися в живых, как искупительная перед истинными жертвами Жертва. Это очень выгодно негодяям, не правда ли?

Пока он мысленно повторял ее фразу, вдумываясь в заложенный фрау Мартой глубокий смысл, она вновь поднесла к глазам зажатый в сухом кулачке платочек. После короткого молчания, старушка продолжила:

– Мне кажется, они были очень близки: Сталин и мой патрон. Конечно, я не знаю близко советского вождя, а вот своего патрона я знаю с самых первых дней, когда он только стал у власти и после, когда его судьба отвернулась от него. Он остался не у дел, одинокий, изгнанный, Жертва – для таких, о ком мы с тобой говорим. И если бы не его жена, он бы не смог примириться с той ролью, которую ему уготовили после его… отречения, ухода, бегства… все равно как назвать этот процесс превращения в злого гения человечества. В той атеистической стране, в которой ты живешь, уверовали, что он антихрист; а он всегда верил в Бога, в Создателя, который живет в каждой душе. Разве не во славу Господа искал он Чашу Грааля? …не во имя Создателя уповал на Копье Судьбы, ища виновных в распятии Сына Божьего? И разве не с крестом он пошел против богоборцев?

Фрау Марта в тот вечер была явно чем-то расстроена, или растрогана, а может, чудесный предзакатный вид пробуждал в ней излишнюю сентиментальность, только она вновь промокнула глаза. И только тут Румянцов заметил вышитые вензелем на шелковом платочке слова: Frau Martа – W.G., E.G.; Фрау Марте – В. Г., Е. Г. Она заметила внимательный взгляд собеседника и, словно отвечая на немой вопрос, сказала:

– Этот платочек они мне подарили, как символ верности и любви.

Затем, продолжая исповедь, – не за себя, а за тех, кто подарил ей бесценную безделицу, – погруженная в давние воспоминания, изрекла:

– …не найдя символов Спасителя Нашего, он нашел символ своего личного спасения – свою Чашу, свой сосуд любви и благословения, свою Аве-Марию. На земле немало людей несут тяжкий крест, каждый за что-то свое. А каков же его крест, если мир перевернулся и обвинил его одного в десятках миллионов трагедий, которые он якобы совершил? И что, получается, что все остальные – ни при чем?! Возводя хулу на своих вождей, мы подтверждаем, что мы сами все – нечистый сброд.

Неожиданно для Румянцова пожилая фрау прекратила философствование, и, коротко бросив «Gute Nacht, auf Wiedersehen»; Гутен нахт, ауф видерзеен; Спокойной ночи, до свидания, – оставила его одного в апартаментах.

Несколько дней Ивана никто не посещал, никто никуда не приглашал, лишь изредка, в определенные часы и минуты, раздавался звонок телефона, и приятный женский голос по-немецки произносил:

– Tisch ist gedeckt (Стол накрыт)!

Остальное он делал автоматически: мыл руки, выходил в коридор и шел в столовую. По установленному здесь обычаю, проживающие в гостинице завтракали в апартаментах, но обедали и ужинали в гостиничной столовой. Тогда как гость приглашенный Иван обедал и ужинал в доме хозяина, пройдя по уложенным плитам метров 50–70 вверх, и очутившись в гостевой зале. Никто, кроме самого хозяина и хозяйки не давал гарантию, будет ли гость сидеть за столом в полном одиночестве, или увидит их рядом с собой.

Обеденная зала была выполнена в стиле ампир, на стенах светильники наподобие факелов, посередине – большой белый элипсообразный стол с белыми креслами вокруг. Иван Румянцов садился на свое, строго кем-то установленное место, и все съедал. Он всегда был одинок в этом таинственном зале. Оставляя посуду на столе, гость не забывал негромко произносить непонятно кому благодарное «данке шен», прежде чем уйти.

Однажды раздался звонок, и милый голос пригласил его к полднику; но прежде чем повесить трубку, он услышал хрипловатый голос фрау Марты, попросившей его захватить в столовую пароль.

Горячо любопытствуя и предвкушая некое свершение, даже, возможно, завершение его пребывания в этом чудном пустынном раю, капитан 1-го ранга и ведущий референт Арсения Алексеевича Архимандритова взял лежащий на столике контейнер и пружинистой походкой, чуть быстрее, чем обычно, прошел в столовую.

На столе был сервирован полдник: сок, теплое молоко, брикетики масла, икра, сыр и пирожные. Но вместо одного прибора на белоснежной поверхности стола находилось еще два.

Румянцов сел за стол в ожидании. Неожиданно справа от него отворилась дверь и оттуда вышла красивая пожилая женщина; невзирая на возраст, она сохранила свою красоту, и, наверное, душевную щедрость. Ее взгляд был исполнен тепла и благочестивого спокойствия.

Она вошла, ступая прямо, подошла к креслу с высокой спинкой, и в это же время к ней приблизился неизвестно как и откуда появившийся мужчина преклонных лет, с редким седым волосом. Он был сутул и даже чуть сопел, так тяжело давалось ему дыхание. Лицо мужчины было иссечено морщинами, столь глубокими, что казалось, что это какие-то рвы и траншеи на карте человеческого лица. Невзирая на явную немощь, он сухими узловатыми руками с черными старческими пятнами на кистях отодвинул стул и негромко произнес:

– Bitte, liebe Eva. Setz dich bitte (Пожалуйста, дорогая Ева, садись).

Она с вежливой улыбкой ответила «Данке шен», и села. Он стоял за ее спиной, напротив Румянцова, остановив взгляд на предмете, принесенном гостем с собой. Затем, подняв глаза, поздоровался:

– Guten Tag. Его спутница словно продублировала:

– Guten Tag.

Приветствие сорвалось из ее сохранивших естественные очертания губ с каким-то удивительным придыханием и волнением. И Румянцов, не отдавая себе отчета, встал, обошел вокруг стола, подошел к старику и, отодвинув стоявшее рядом кресло, предложил: «Прошу вас, присядьте; Setzen Sie sich bitte», и добавил: «Я рад вас видеть; Ich freue mich, Sie zu sehen».

Женщина приподняла правую руку, в одно мгновение Иван взял ее руку в свою и осторожно прикоснулся губами к ложбинке, где средний палец соединялся с безымянным. Теплая сухая рука Евы подрагивала. Она что-то прошептала своему спутнику, после чего тот, извинившись, сказал:

– Ich bin alt, deshalb verzeihen Sie mir bitte, dass ich nicht aufstehe… (Я стар, вы мне простите, вставать не буду…) – И протянул руку для мужского рукопожатия.