что окромя судорожного качания головой ничего не сумела вымолвить — язык отнялся, а сама, наверное, сравнялась цветом лица с только-только выпавшим снегом.

«Жаль, — ответил Горан, все это по-своему расценив. — Я тоже не могу прийти к тебе».

«Я так и не обзавелась посохом из ветви Дуба Мокрецкого, потому зря опасаешься», — Ольга кое-как совладала с собой, но брякнула явную глупость.

«Меня твоя сова заклюет», — хмыкнул Горан.

«Филин, — поправила Ольга. — Он может. Признаться, я иногда и сама его опасаюсь».

Наверное, она сумела бы отыскать в себе силы просто поддержать разговор, но Горан разрушил это намерение, сказав:

«Я по тебе скучаю».

И пропал, будто испугавшись произнесенного.

Ну вот и как такое пережить? По правде говоря, Ольга понятия не имела, что ей делать — едва ли не впервые в жизни. И, вроде бы, никогда не влюблялась настолько сильно и всегда умела держать себя в руках, считала даже, будто не способна на настоящие чувства, а вырвать занозу из сердца не могла. Несколько раз черное перо само прыгало ей в руки, но она сдерживалась, не звала.

Филин сел на плечо, оповещая, что некто ждет у дверей. Ольга посмотрела на глухую ночь за окном, но решила спуститься.

— Помоси! Посялуйста! — девчушке было от силы пять, рядом топталась женщина из стоявшего поблизости у реки селения: дородная, как и большинство здесь, в землях южных и на урожай богатых, красивая, в яркой цветастой одежде. В светлые косы обеих были вплетены алые ленты. Явно ж не оборванки, явившиеся просить милостыню, хотя и таким Ольга никогда не отказывала: с нее не убудет сотворить из пары совершенно неинтересных камней на дороге драгоценность.

— Какая беда привела вас на порог? — спросила Ольга приветливо. Пусть, оставаться здесь долго она не собиралась, а хорошее отношение местных грело все равно.

— Ай бяда, бяда! — запричитала женщина, тотчас показавшись неразумнее собственного дитя.

А вот девчушка, наоборот, радовала. Потому что глянула на… наверное, все же не на мать, а сестру старшую, недовольно и заговорила серьезно:

— Кость ис подземья.

«Ах, если бы еще говорить могла по-человечески, цены б ей не было», — вздохнула Ольга про себя.

А девчушка все свое:

— Ты ж добрая, чара лунная, помоси.

«Лунная», — Ольга едва не фыркнула.

Жизнь в Нави, как оказалось, даром не прошла: кожа в лунном свете стала серебриться и будто бы совсем чуть, но поменяли цвет глаза, уже не такие синие, но все равно разительно от людских отличающиеся. Ольга все опасалась, как бы у нее не начали прорезаться новые зубы, расти хвост или проклевываться крылья, но, к ее огромному облегчению, до столь явных изменений все же не дошло. Люди, правда, замечали, но не все, да и не селилась Ольга подолгу на одном месте.

— Чудо-юдо подводное беззаконное, — произнесла женщина и прикрыла рот, словно испугавшись произнесенных слов.

— Лошадка, — сказала девчушка, — пришла к берегу, я хотела хлеба дать, да ма не велит.

«Значит, все же мать», — подумала Ольга и сказала:

— Правильно не велела.

Быстро на берег реки выйти, коли можешь по самому краю сновидения пройти, путь сократив. Женщина испугалась дороги той чуть ли не до обморока, девчушка же и не заметила ничего особенного.

— Не стоит подходить к незнакомым лошадкам, особенно к тем, которые выходят из воды, — наставляла Ольга, отказываясь верить и вместе с тем надеясь не ошибиться: не иначе старый знакомец к ней пожаловал.

«Ужас. Что я несу? — подумала она. — Никогда не умела говорить с детьми».

— Ух ты! — взвизгнули обе селянки, стоило у самой воды очутиться, а из той поднялась узкая лошадиная голова с глазами-звездами и гривой мглистой.

Но далее идти Ольга им уже не позволила, оттолкнула к толпе таких же ошарашенных видом чуда-юда. Чуть ли не все селение из домов высыпало — глазели. Даже удивительно, что кровожадный потусторонний и… невероятно чудесный конь еще никого не съел или хотя бы не покусал.

— Идите по домам, — велела Ольга, и люди неожиданно послушались, а сама вошла в воду.

Конь приближаться не стал, ждал, пока войдет сначала по колено, затем по пояс.

— Что ж, — произнесла Ольга, невесть к кому обращаясь. — Значит, все закончится именно так — на звездных тропах, на которые человека во плоти способны увезти только эти существа.

Болотный дух фыркнул в воду, забавно пустив пузыри.

«Это даже лучше, — подумала Ольга. — Я не жалею ни о чем».

Конь фыркнул снова, выказывая свое отношение к подобным мыслям.

Наконец, они поравнялись. Ольга запустила руку в невесомую шелковую тьму гривы, провела по лоснящемуся боку, и… водяной дух передернулся от отвращения.

— Прости. Не удержалась, — повинилась она. — Знаю, что не переносишь близости горячей крови, а моя все никак не остынет.

— Ты уже не особенно человек, оттого терпимо, — бросил конь. — Но не испытывай мою выдержку.

— Значит, действительно за мной?

Конь фыркнул — уже трижды, отметила Ольга про себя, в следующий раз покусает — и нетерпеливо переступил тонкими ногами. Ольга запрыгнула на его холку и забыла, как дышать — дух захватило от скорости. Кажется, звезды с небосклона понеслись им на встречу, хотя должно было быть совершенно иначе: болотник должен увлечь в пучину, завертеть в гибельном водовороте, а затем растерзать.

— Ох, не искушай… — тотчас донеслось, как показалось, отовсюду, и Ольга впервые в жизни поняла, что лучше бы ей замолкнуть (мысленно в том числе).

…Она едва не проглядела, когда они доскакали. Конь остановился как вкопанный, а перед глазами по-прежнему прыгали звезды, и свистел в ушах звездный ветер.

— Слезай, — настойчиво потребовал водяной дух.

Ольга кое-как сползла с его спины, встала, не позволив ногам подкоситься, обрушив в воду, и огляделась, куда же попала.

«Реки впадают в моря и океаны, а те — в великий безбрежный окиян, в котором властвуют ветра безвременья. Обтекает он все известные миры», — так говорилось в одной из книг. Видимо, верно, раз стояла Ольга возле острова Буяна — чаровнического сердца