Вернувшаяся через час группа оперов увидела среди начальства незнакомого усатого мужчину приятной наружности, запросто, по-свойски, беседующего с, так сказать, генералитетом.

Александр Борисович объявил группе дальнейший план действий:

— Первое: проведение эксгумации тела гражданина Ратнера и заключение судмедэксперта. Собственно, от результатов вскрытия будет зависеть дальнейший ход событий. Как быстро мы сможем с этим управиться, Виктор Петрович?

— Так, сейчас восемнадцать тридцать. Двадцать второе, вторник. Учитывая, что завтра выходной и праздничный день, результат будет двадцать четвертого, часам к пятнадцати.

— Как — выходной? — не понял Турецкий.

— Так завтра у людей День защитника Отечества, — голосом кота Матроскина прогундосил Грязнов.

— Действительно… Вот черт, как некстати! У нас в камерах люди. Гражданка Ратнер одна чего стоит… Двадцать четвертого результат должен быть обязательно! Хотя можем со ссылкой на праздник и отодвинуть выход на свободу.

— Будет, Сан Борисыч, не сомневайся! — пообещал Гоголев.

— А зачем ее в КПЗ? — шепотом поинтересовался кто-то из оперов.

— Затем, чтобы не звонила по телефонам и не трещала чего не надо. И чтобы ей никто не звонил… И напоминание всем участникам концессии: ни одна живая душа не должна знать, что мы подбираемся к клинике «Престиж». Надеюсь, это понятно?

Праздничный день, День защитника Отечества, подаренный трудящимся массам как лишний выходной, да именно так ими и воспринимающийся, выпал на середину недели — ни богу свечка, ни черту кочерга. Стрельцова раздражало разбитое надвое рабочее время, тем более что и предстоящая пятница тоже выпадала из трудовых буден: день рождения клиники, праздник, который неукоснительно отмечался каждый год. Должны же быть у фирмы традиции!

Он сидел дома у телевизора, но руки сами тянулись к газете, лежавшей на журнальном столике. В публикации, подписанной неизвестной фамилией Моренко, речь шла именно о том, что составляло основной бизнес их семьи. Что это? Откуда информация попала в желтую прессу? Кто принес ее в своем поганом клюве? Сообщалось, что со своей бедой в газету обратилась женщина.

Какая женщина? Из последних «клинических случаев» участницей событий женского пола была лишь невестка Ратнера, пациента Елены. Жена и проводила всю операцию от начала до конца, она и беседовала с супругами Ратнер, заказавшими старика. И что же? Сами заказали — и сами пошли с заявой? Где логика? Он заставил Елену позвонить своим клиентам. Но ни домашний, ни мобильные телефоны супругов не отвечали… Куда они, к чертям собачьим, делись? Лена успокаивала его, предположив, что супруги «на радостях» могли попросту махнуть куда-нибудь за границу. На недельку, до второго… Возможно, конечно… А если это не так? Если они уже томятся в застенках? Но не самоубийцы же они — заявлять на себя самих! Ведь под договором стоит подпись Ратнера, то есть он прямой соучастник преступления! Составление официальных договоров на оказание «известной услуги», как именовали они между собой эвтаназию, — это было, с одной стороны, рискованно, но с другой — как раз обеспечивало безопасность. Кто же понесет в милицию договор, под которым стоит собственная подпись? Но в данном случае произошел какой-то прокол, что-то форсмажорное, он чувствовал это подкоркой. Но что? А может быть, это вовсе и не женщина обращалась, а мужчина, который не хотел себя обнаруживать? Попросил журналюг представить его бабой. Им-то что? Плати бабки, мы из тебя хоть кенгуру вылепим…

Тогда это Бобровников! Привидение, которое выползло неизвестно откуда… Это уже прокол службы безопасности, это Володька Викторов прокололся! Он отвечает за сбор данных на клиентов. Уверял, что старики совершенно одиноки. Не брать же в расчет сумасбродную девицу, что сидит в московском СИЗО. И вот нате вам, явился не запылился еще один наследничек… И Нина, стерва, черт ее понес в квартиру Бобровниковых, да еще со своей шлюхой. Все-то ей не терпится, все-то она спешит урвать от пирога. Впрочем, бабе шестьдесят, сколько ей там радостей осталось? Но из-за этой ее патологической жадности и нетерпения все дело может пойти насмарку. И ведь не убедишь…

Конечно, не убедишь, будешь слушаться как зайчик, вынужден был он признаться себе.

Есть у нее рычаги воздействия. Вернее, был когда-то…

Когда-то… Когда деревья были большими, он — молодым и честолюбивым и тоже жадным до денег, но бедным, как церковная мышь. Бедный полковой лекарь… Удача свалилась неожиданно. Испытания психотропного оружия, которые проводились в их богом забытом полку на краю земли, эти испытания стали началом новой жизни. Оттуда замаячил далекий и слабый огонек нынешнего процветания.

Спасибо Максу! Вот что значит родственные связи, вот что такое семейный клан. Кто он был для преуспевающей московской ветви? Бедный провинциальный родственник. Но в Военно-медицинскую академию устроил его-именно дядя, Юрий Вениаминович Муравьев, вернее, теткин муж, отец Макса. Оказавшись по распределению на Крайнем Севере, он решил было, что родня совсем забыла о нем.

Но нет, не забыла! Макс, который начинал трудовую деятельность именно в том военном институте, где появилась секретная разработка, Макс, который ко времени создания пси-оружия уже занимал заметные позиции в столичном истеблишменте, именно Макс рекомендовал кому следует испытать оружие в полку, где служил Стрельцов. А дальше просто его величество случай! Правительственный переворот, неразбериха и паника, следующий за этим бардак и вседозволенность — и он, Саша Стрельцов, стал обладателем мощнейшего вида воздействия на человеческую психику.

Инженер Гарин, так сказать. Он хранил свое приобретение в полной тайне, он хранил его бесконечно долго, но верил, что когда-нибудь сможет найти ему применение. Конечно, было расследование… Но удалось найти стрелочника — вечно пьяного сержанта Березина, на которого и повесили пропажу. И сгинул Березин в местах еще более отдаленных, чем Заполярье. А он, Александр Стрельцов, получил награду за успешно проведенные испытания и был переведен в Питер. Тот же Макс пристроил его в структуру, занимавшуюся воинами-«афганцами».

Было создано некое общество «Афган-мед», которому отвели пустующее здание на окраине Питера. Это было нечто среднее между реабилитационным центром и коммерческой структурой. Доктор Стрельцов как раз и возглавил небольшой стационар, в котором действовали кабинеты физиотерапии, рефлексотерапии, лечебной гимнастики и диагностическая лаборатория. В начале пути там действительно проходили курс лечения инвалиды-«афганцы». Но какое лечение у безруких, безногих? Так, санаторий в черте города.

Разумеется, деньги делались не на них. Они делались на постановлении правительства о беспошлинной торговле, разрешенной ряду организаций: Спорткомитету, служителям культа и структурам, представляющим интересы воинов-интернационалистов.

В их числе был и «Афган-мед». Они получили право беспошлинно ввозить спиртные напитки и бытовую технику, торговать икрой. Для виду к каждому празднику ветеранам войны выдавались продуктовые наборы: баночка красной икры, зачастую с истекшим сроком годности, бутылка водки, блок дешевых сигарет. И ему всегда смешно было наблюдать, как выстраивались очереди калек на костылях за пайкой «бесплатного сыра», а на заднем крыльце склада разгружались тем временем целые фуры с отборной, свежайшей черной икрой и французским коньяком. И другие — набитые телевизорами, стиральными и посудомоечными машинами, грилями и прочими бытовыми изысками самых престижных на мировом рынке фирм.