— Брэннаган?

— Это я, Давид.

— Как дела?

— У меня прекрасно. А у тебя?

— Все в порядке.

— Ну а собаку ты кормишь?

— Да, — помолчав, ответил Иен.

— Почему бы тебе не приехать в город? Я в «Северном отпуске», в баре. Приезжай, составь мне компанию. Тут довольно мило и тихо. Мы можем выпить… кока-колы или еще чего-нибудь.

Иен громко рассмеялся, как когда-то.

— Какого черта, а почему бы и нет? Теперь, когда ты не приезжаешь, тут такая тоска, как в могиле. Я сейчас приеду.

Спустя полчаса Иен появился, и было заметно, что он пытался привести себя в порядок. На нем были облегающие черные джинсы со старой, хорошо знакомой серебряной пряжкой, чистая белая рубашка, он даже расчесал свои отросшие сзади волосы. Давид вдруг увидел друга именно таким, каким помнил. В тусклом свете бара Иен выглядел по-прежнему франтовато, худой и нескладный, как подросток, правда, с жестким, озабоченным лицом. Три женщины, сидевшие за соседним столиком, толкали друг дружку локтем в бок, с интересом посматривая на него.

Вблизи, однако, его болезнь была заметна: запавшие глаза, желтоватая сморщенная кожа. Вздувшаяся печень. В уголке губ торчала привычная сигарета, он дымил, не вынимая ее изо рта. Сразу заказал пива, а когда его принесли, попросил еще и двойной виски «Джек Дэниелс». Давид заказал то же самое. И ему требовалось что-то покрепче кока-колы.

В баре было довольно тихо. Иен был расслаблен, почти счастлив. Они сидели в красной бархатной кабинке и говорили о прошлом. Давид старался сдерживаться, просто ждать. Постепенно им стало казаться, что все в порядке, что они просто, как два старых друга, вместе выпивают. И тем не менее Давид чувствовал, как у него сжимает горло, когда Иен громко хохотал, и он так же смеялся, чтобы скрыть свою печаль.

— Иен, я хочу тебя кое о чем спросить, — сказал он после паузы в их воспоминаниях. — Я не могу думать ни о чем другом. Я только что выяснил, что у женщины, с которой я спал там, на Черной Реке, есть сын.

Иен уставился на него, лицо его вдруг стало хмурым.

— На этого ребенка, — продолжал Давид, — напал белый медведь, и его привозили сюда в больницу. — Давид щелкнул пальцами перед застывшим лицом друга. — Эй… ты слышишь? Брэннаган, ты понимаешь меня? Я думал, ты будешь рад… возможности повеселиться. Только представь, я, оказывается, столько детей завел в своей жизни! Может сложиться впечатление, что каждый раз, как только я прохожу мимо какой-нибудь женщины, она беременеет.

Иен не смеялся.

— Что ты хочешь знать?

— Что ты знаешь об этом мальчике? Его привезли сюда в конце марта. Ты его видел? Ты должен об этом знать!

— Да, я хорошо его помню.

— Продолжай… — пьяно засмеялся Давид, хотя был совершенно трезв, и ткнул Иена кулаком. — Расскажи мне об этом. Расскажи все, что знаешь о нем.

Глаза Иена сразу как-то потухли, он опустил голову, избегая взгляда друга.

— Я знал, что в конце концов тебе все придется рассказать, — тихо начал Иен. — Но надеялся, что это случится позже.

— О чем ты, черт подери? — снова спросил Давид.

— Тебе не понравится то, что я тебе скажу, Давид. — Он остановился и вынул сигарету изо рта. — Тот мальчик действительно твой сын. Где еще, по-твоему, Шейла могла взять кровь для анализа на ДНК?

Давид с силой сжал его руку.

— Так ты все-таки знал об этом?

Иен молча посмотрел ему в лицо.

— Как ты узнал? — спросил он чуть позже.

— Не имеет значения, — прорычал Давид. — Я хочу знать, как много ты знаешь об этом? Я искренне надеялся, что ты не принимал участия в этом заговоре.

— Я и не участвовал, — Иен еще ниже опустил голову — от стыда, или потому, что был пьян, или от того и другого вместе. — Не с самого начала.

— Как Шейле удалось это сделать? — Давид снова схватил его за руку и с силой потряс. — Говори же, черт возьми!

— Да брось ты, Давид, все очень просто. В ее обязанности входит брать образцы крови ребенка и матери при увечьях от несчастных случаев. В этом нет ничего необычного… Всегда же так поступают. Но на сей раз образцы не попали в лабораторию. Очевидно, где-то по дороге у нее созрел этот невероятный план, поэтому она забрала их себе домой, положила в холодильник или в морозильник — не помню точно.

— Но зачем она это сделала? — Давид в замешательстве покачал головой. — Она не могла знать наверняка, что мальчик — мой сын.

— Она сразу это узнала, как только они прибыли. Спросила мать, кто есть еще из ближайших родственников, но у женщины никого не было. Поэтому, весьма справедливо, Шейла попросила сообщить об отце… Ну, ты знаешь, как она умеет настаивать. Мать была в ужасном состоянии, вот и открыла тайну. У нее умирал сын, и ничто другое ее не волновало.

— Значит, Шейла узнала, что я отец мальчика. — Лицо Давида было всего в нескольких дюймах от лица Иена, в голосе его слышалась едва сдерживаемая ярость. — И она решила украсть кровь моего сына и его матери и выдать эти образцы за кровь Марка и свою собственную?

— Да.

— Черт возьми, зачем? Почему она хотела подловить именно меня? Я ведь был за тысячи миль отсюда!

— Появилась возможность свести старые счеты. Давняя обида. Деньги. Не знаю… Спроси ее сам. Может, просто хотела посмотреть, получится ли у нее.

Повисло молчание. Иен зажег новую сигарету и глубоко затянулся. Руки его дрожали, и он залпом выпил виски.

— Шейла совершенно неподражаема в этом. — В голосе Иена звучало восхищение. — Согласись, это была невероятно хитроумная схема. Я всегда считал, что эта женщина — просто ходячий учебник по психопатии. И она уж точно очень умна.

— Да, я полон восхищения, — ухмыльнулся Давид с сарказмом. — А когда ты об этом узнал? С какого момента?

— Не тогда, когда подписывал документы о том, что брал образцы крови, позже. Шейла очень переполошилась, когда ты приехал, она хотела купить мое содействие. Сказала, что собирается наконец подловить тебя. Я хотел рассказать тебе, но потом увидел, что ты поладил с детьми… И мне нравилось, что ты рядом. Ты знаешь, мы с Шейлой… давно стали сообщниками. У меня просто не было выбора.

— Дерьмо собачье! — рявкнул Давид. — Выбор есть всегда. Как ты мог так низко пасть?!

— Ну, так получилось. Я сам этому не рад.

— А как насчет Марка и Миранды? — Давид почувствовал, как что-то сдавило горло, стало трудно дышать. Было больно признавать то, что он уже осознал. — Эти несчастные дети не имеют ко мне никакого отношения. Вот что все это значит! — Давид снова потряс Иена за плечо. Голова бедняги безвольно болталась на шее.

— Похоже, что так… Мне очень жаль.

— О Боже! — Давид, пытаясь справиться с противоречивыми чувствами, глубоко и медленно дышал. Он успел привыкнуть заботиться об этих несчастных детях. Он практически поверил, что они его дети.