– Фу, доставил! Как камень с шеи свалился.

Мы пошли к выходу. Дьяк взял меня за локоть.

– Слышал о тебе, боярин Михайлов. Говорили – смел, удачлив и крут. Убедился сам. Ну что же, рад знакомству.

И протянул мне руку.

– Фрол Артемьев я.

– Со знакомством, значит.

Всех вологодских бояр и многих служивых людей я в Вологде знал, но с Фролом раньше не пересекался. Он в хранилище своем сидит, а я больше на воздухе – то в поместье своем, то в походе. В принципе – мужик разумный, выход из положения нашел быстро, с таким приятно иметь дело.

За воротами меня ожидал один из моей десятки. Он держал под уздцы коней – моего и Прохора.

– Ну что, боярин, будем прощаться?

– Зачем прощаться? Вечер скоро, обратно утром поедешь. Сейчас ко мне: в баньку сходим, попируем; переночуешь, а уж завтра – в обратную дорогу.

– Приглашаешь, значит? Не против я. Видел я тебя в деле, боярин, – бились вместе, и за столом с тобой чарку выпить да хлеб преломить за честь почту.

Мы вскочили на коней и через пять минут уже были дома. Банька была уже готова: все-таки ценности считали долго, думаю – часа два с лишком.

Я обнял жену и Василия:

– Видите, все нормально, я дома.

Дворня уже суетилась, готовя на стол. Мы же с Федором и Прохором отправились в баню. Остальные холопы из вернувшейся десятки пойдут во вторую очередь – не по чину им в первую.

Попарились знатно, смыли грязь, обмылись. А в предбаннике уже исподнее чистое лежит. Прохора тоже не обделили. Посидели немного, попили кваску – да и в трапезную. Стол от угощения ломился, как на пиру. И в самом-то деле – боярин, отец семейства вернулся.

Поскольку мужики проголодались, накинулись сразу на мясо. И только когда утолили первый голод, тосты затейливые говорить стали, вспоминать подробности нападения татей. Из-за стола едва вышли уже за полночь, погрузнев от еды и выпивки. Я рухнул в постель и отрубился начисто.

Проснулся рано – нужда пробудила. Глядь – а во дворе Прохор уже лошадь седлает.

– Все ждал, когда проснешься, боярин. Негоже как-то уехать, не попрощавшись.

– Не торопись, покушай на дорогу.

– Кухарка покормила да сала с хлебом в дорогу дала. Теперь не пропаду!

Прохор засмеялся. Мы обнялись на прощание.

– Хороший ты мужик, Георгий, надежный. Мне бы – под таким сотником.

– Сам дорастешь. Прощай!

Я вернулся в дом и снова завалился в постель. Отоспаться хочу, устал за поездку. А Елена уже проснулась, глаза открыла.

– Лен, в переметной суме шкатулка занятная – то тебе привез, возьми.

– Хорошо, милый. А ты поспи еще чуток.

Жена провела теплой ладошкой по лбу, и я уснул, счастливо улыбаясь. Много ли человеку для счастья надо? Тепло, сытно, жена любящая рядом, покой. Почаще бы так!

Пару дней я отдыхал сам и Федору велел не беспокоить холопов. Отоспятся пусть, отдохнут, сил наберутся.

Отпели в церкви убиенного раба божьего Андрея, похоронили по-христиански, на кладбище за церковью. Провожали его в последний путь все ратники и домочадцы. Когда опустили гроб в могилу и комья земли начали глухо ударяться о дерево, у дороги под деревом заржал конь. Я оглянулся: это был боевой конь Андрея, теперь уж под другим ратником.

Свыклись уже с человеком, жалко было до слез. Однако битв – больших и малых – не бывает без крови и без потерь. И закон битвы неумолим: цена победы – жизни человеческие. Еще никому не удавалось добиться победы, не заплатив за нее кровавую мзду. Другое дело, что у талантливых воевод она меньше.

Да и в конце концов еще никому не удалось избежать смерти, и по мне – так лучше встретить смерть в бою, чем в старости в постели, немощным маразматиком или того хуже – под забором, всеми забытым и ненужным. Хотя и говорят, что судьбу не выбирают, и на все – Его воля, только по мне – сражаться до последнего, хоть зубами, но под заклание шею не подставлять!

С моим возвращением жизнь в доме снова закрутилась в круговерти событий. И тем приятнее были маленькие радости в суровой действительности. Моя награда – шкатулка с музыкальным звоном – пришлась по сердцу Елене, и она иногда открывала и закрывала крышечку просто так, чтобы послушать мелодичный перезвон. Знакомые дамы обзавидовались, просили у мужей такие же диковины. Тем только и оставалось, что беспомощно разводить руками. Ан штука редкая, заморская, и я таких на торгах разных городов не встречал.

Я снова погрузился в дела поместья.

Пролетел месяц, когда у дома моего остановились сани. Возничий рукоятью плети постучал в ворота.

– Хозяева дома?

Калитку открыли холопы – они в это время занимались упражнениями с саблями во дворе.

Из саней, откинув медвежью шкуру, важно вылез дьяк – хранитель вологодской казны и прошествовал к крыльцу.

Еще когда раздался стук, я позвал Елену; теперь она стояла в коридоре с корцом, полным сбитня, и поглядывала на меня.

Не доходя трех-четырех шагов до крыльца, дьяк остановился.

Я распахнул дверь. Мы с женой вышли и спустились с крыльца, выказав таким образом уважение к гостю, Лена подала корец дьяку.

Гость по обычаю осушил его до дна, перевернул и пожелал добра моему дому и здравия хозяевам.

Прошли в дом, я провел дьяка в гостиную. Перекрестился дьяк на иконы в красном углу, встал у кресла, подождал, пока я усядусь, потом уж сел сам.

С чего бы ко мне пожаловал дьяк государевой казны? Мы расстались месяц назад, когда я сопровождал Прохора с золотом в хранилище.

Дьяк, как водится, завел разговор о погоде и видах на урожай, но потом все-таки перешел к делу.

– Не знал, не ведал, боярин, что у тебя знакомцы столь высокие при дворе.

– Не буду скрывать, есть.

– На днях я из Первопрестольной вернулся. Кого из придворных ни встречу да разговор о золоте заведу, все в один голос: «О, этот может!» А стряпчий государев послание тебе передал, пожелал на словах удачи и просил, как в Москве будешь – заехать.

– За слова добрые и пожелание – спасибо. Не изволишь ли отобедать с нами, чем бог послал?

– С удовольствием.

Пока мы беседовали, Елена подняла на ноги всю дворню, и стол в трапезной быстро накрыли. Закуски полно – холодец, да с хреном, рыба заливная, щука фаршированная, огурцы соленые, яблоки моченые, капуста квашеная. А в печи подходил, источая необыкновенный аромат, гусь.

Сели чинно, опрокинули по чарке.

– Удачливый ты, Георгий. Много о тебе я в Москве услышал. По-моему, ты в первопрестольной известен даже более, чем в Вологде. Коли судьба не отвернется, далеко пойдешь – может, и в Москву заберут.