Он встретился с ней глазами, его зрачки вспыхнули, но он отвел взгляд вправо.

— Тим, — сказал он. — Зовите меня просто Тим, мисс.

— Тогда вы меня — Энджи. А это Патрик.

Тим кивнул, и, когда взглянул на меня, в его глазах появилось выражение легкой вины.

— Ну, — сказал он.

— Ну, — повторила Энджи.

— Ну, я буду в машине. Если решу подойти к дому, сначала позвоню. Сержант Амронклин дал мне ваш номер.

— А если будет занято? — спросил я.

Он предусмотрел и это.

— Три вспышки моего фонаря вот в это окно. — Он указал на гостиную. — Я знаком с планом дома, свет будет видно в любой комнате, за исключением кухни и ванной. Верно?

— Да.

— И наконец, если вы будете спать или не увидите, я позвоню в звонок. Два коротких звонка. Ясно?

— Кристально, — сказал я.

— Все под контролем, — пожелал нам Тим.

Энджи кивнула.

— Спасибо, Тим.

Он ответил кивком, но не глядя ей в глаза. Он пошел обратно, пересек улицу и, дойдя до машины, забрался внутрь.

Я скривился и пропел:

— «Тим!»

— Заткнись ты.

* * *

— Они все забудут, — сказала Энджи.

Мы сидели в столовой, беседуя о Грейс и Мэй. Отсюда мне была видна красная пульсирующая точка сигнализации на входной двери. Вместо успокоения она подчеркивала нашу уязвимость.

— Нет, не забудут.

— Если они любят тебя, то поймут, что ты потерял самообладание под влиянием стресса. Грубо, конечно, но не более того.

Я покачал головой.

— Грейс права. Я привел ужас в ее дом. И сам в него обратился. Я испугал ее ребенка, Энджи.

— Дети отходчивы, — сказала она.

— Если бы ты была Грейс, и я разыграл бы перед тобой такой спектакль, а твоего ребенка на месяц погрузил в ночные кошмары, что бы ты сделала?

— Я не Грейс.

— А если бы была ею?

Она покачала головой, глядя на бокал с пивом в руке.

— Скажи, — сказал я.

— Возможно, я бы вычеркнула тебя из своей жизни, — сказала она, глядя в бокал. — Навсегда.

* * *

Мы перешли в спальню, уселись в кресла по обе стороны кровати, чувствуя глубокую усталость и вместе с тем возбуждение — слишком сильное, чтобы уснуть.

Дождь прекратился, свет в спальне был погашен, и лед за окном отсвечивал серебром, придавая комнате жемчужный оттенок.

— Кончится тем, что оно нас проглотит, — сказала Энджи. — Насилие.

— Мне всегда казалось, мы сильнее.

— Ошибаешься. Спустя время оно заражает.

— Ты имеешь в виду себя или меня?

— Нас обоих. Помнишь, несколько лет назад я застрелила Бобби Ройса?

Я помнил.

— Ты спасла мне жизнь.

— Забрав его жизнь. — Она глубоко затянулась сигаретой. — Все эти годы я говорила себе, что ничего не чувствовала, когда нажимала курок, не могла чувствовать…

— А что ты чувствовала? — спросил я.

Сидя в кресле и положив стопы на край кровати, она подалась вперед и крепко сжала ладонями колени.

— Я чувствовала себя богом, — сказала она. — Мне было хорошо, Патрик.

Позднее она лежала в постели с пепельницей на животе, глядя в потолок. Я же оставался в своем кресле.

— Это мое последнее дело, — сказала она. — По крайней мере, надолго.

— Ладно.

Она повернула голову на подушке.

— Не возражаешь?

— Нет.

Она выпустила кольца дыма в потолок.

— Я так устала от страха, Патрик. От страха, который превращается в ярость. Меня истощила ненависть, накопившаяся за эти годы.

— Знаю, — сказал я.

— Я устала иметь дело с психопатами, домашними тиранами, мерзавцами, лжецами, причем не день и не два подряд, а постоянно. Мне начинает казаться, что, кроме них, в мире никого больше нет.

Я кивнул. Я тоже устал от всего этого.

— Ведь мы еще молоды. — Она посмотрела на меня. — Ты помнишь об этом?

— Да.

— Мы еще достаточно молоды, чтобы изменить что-то, если захотим. И достаточно молоды, чтобы вновь стать чистыми.

Я подался вперед.

— Давно у тебя эти мысли?

— С тех пор как мы застрелили Мариона Сосия. А может, с тех пор, как я убила Бобби Ройса, не знаю. Но давно. Я уже так долго чувствую себя грязной, Патрик. И не могу привыкнуть.

Мой голос прозвучал шепотом.

— Так мы можем, несмотря на все, снова стать чистыми, Энджи? Или уже слишком поздно?

Она пожала плечами.

— Стоит попробовать. Как думаешь?

— Конечно. — Я нагнулся и взял ее руку. — Раз ты так думаешь, значит, стоит.

Она улыбнулась.

— Ты мой самый лучший друг на свете.

— Взаимно.

* * *

Я вскочил и сел наготове в постели Энджи.

— Что? — спросил я, но никого не было.

В квартире было тихо. Уголком глаза я заметил какое-то движение. Оглянулся и посмотрел на дальнее окно. Я смотрел на замерзшие стекла, и темные силуэты листьев то плотно прижимались к стеклу, то отрывались и возвращались в темноту, а тополь все качался на ветру.

Я обратил внимание, что красные цифры на будильнике Энджи не горят.

Я нашел свои часы на комоде и нагнулся к окну, чтобы поймать отблеск света: 1 час 45 минут.

Повернувшись, я поднял жалюзи на окне и посмотрел на окружающие дома. Ни одна лампа не горела, даже фонари у входа. Вся округа выглядела как горная деревушка, покрытая льдом, лишенная электричества.

Когда зазвонил телефон, звук был оглушающим.

Я схватил трубку.

— Алло.

— Мистер Кензи?

— Да.

— Тим Данн.

— Свет вырубился.

— Да, — сказал он. — По всему городу. Корка льда стала слишком тяжелой и пригнула электропровода к земле, что вывело из строя трансформаторы по всему штату. Я уже сообщил в компанию «Бостон Эдисон» о нашей ситуации, но для восстановления понадобится какое-то время.

— Ясно. Благодарю, офицер Данн.

— Не стоит.

— Сержант.

— Да?

— Которая из сестер Девина ваша мать?