Она посмотрела на Мэй, которая вышла из своей спальни с детским саквояжем.

— Да. Вы правы.

Болтон повернулся ко мне.

— Двое моих людей на квартире мистера Димасси, но этого недостаточно. Половина из них все еще на Саут Шор. Те, что здесь, мне нужны.

Я взглянул на Энджи, и она кивнула.

— На парадной и на задней дверях вашей квартиры установлена высококлассная сигнализация, мисс Дженнаро.

— Мы сможем защитить себя на протяжении нескольких часов, — сказал я.

Он хлопнул меня по плечу.

— Мы возьмем их, мистер Кензи. — Он посмотрел на Грейс и Мэй. — Вы готовы?

Она кивнула, протянула руку Мэй. Та взяла ее и посмотрела на меня с грустью и смущением, делавшими ее не по летам взрослой.

— Грейс.

— Нет. — Она отдернула голову, когда я протянул руку к ее плечу. Повернулась ко мне спиной и вышла.

Они уехали на черном «крайслере» с пуленепробиваемыми окнами и водителем с холодными, крайне настороженными глазами.

Я спросил:

— Куда вы их везете?

— Очень далеко, — ответил Болтон. — Очень далеко.

Вертолет приземлился в самом центре Массачусетс-авеню, и Болтон, Эрдхем и Филдс, подпрыгивая, шли к нему по льду.

Когда вертолет поднялся в воздух, раскидав мусор по витринам магазинов вдоль авеню, к нам присоединились Девин и Оскар.

— Я отправил твоего дружка-карлика в больницу, — сказал Оскар, протягивая мне в знак примирения свои руки. — Сломаны шесть ребер. Жаль.

Я пожал плечами. Придется как-нибудь компенсировать Нельсону это недоразумение.

— Я послал к дому Энджи сержанта, — сказал Девин. — Я хорошо знаю молодца. Его зовут Тим Данн. Он справится. Можете ехать.

Мы стояли под дождем и наблюдали, как они садились в полицейские и фэбээровские машины, которые караваном двинулись вниз по Массачусетс-авеню, и плеск дождя по льду звучал печальнее всего, что я слышал в жизни.

Наш таксист маневрировал по обледенелым улицам с удивительной ловкостью, удерживая стрелку спидометра на цифре 20 и нажимая на тормоз лишь в критических случаях.

Город был скован льдом. Обширная стекловидная пелена покрывала фасады домов, а сточные желоба прогибались под тяжестью каскада белых сосулек, по форме напоминающих кинжалы. Деревья мерцали платиновым светом, а машины, стоящие вдоль авеню, превратились в ледяные скульптуры.

— В такую ночь, как сегодня, бывает много неприятностей с электричеством, скажу я вам, — произнес таксист.

— Думаете? — механически ответила Энджи.

— О, бьюсь об заклад, прекрасная леди. Этот лед пригнет все электропровода к земле, вот увидите. Никто не должен в такую бурную ночь быть вне дома, нет.

— Почему же вы не дома? — спросил я.

— Должен кормить малышей, увы, да. Они не должны знать, в каком жестоком мире живет их папочка. Нет. Они должны быть сытыми.

Я вдруг увидел лицо Мэй, скорченное от смущения и ужаса. Слова, которые я буквально вылил на ее мать, эхом звучали в моих ушах.

Малыши не должны знать.

Как я мог забыть об этом?

* * *

Пока мы шли по дорожке к дому Энджи, Тимоти Данн дважды полоснул нас лучом своего фонарика.

Он осторожно перешел улицу и подошел к нам. Это был худощавый паренек с широким, открытым лицом, прикрытым темно-синей фуражкой. Такие лица бывают у крестьянских мальчишек или у тех, кого матери с детства готовят к посвящению в духовный сан.

Его фуражка была покрыта водонепроницаемым пластиком, а тяжелый черный плащ блестел от дождя. Он приподнял фуражку, когда мы подошли к парадной двери.

— Мистер Кензи, мисс Дженнаро, я — сержант Тимоти Данн. Как вам погодка?

— Бывает и лучше, — сказала Энджи.

— Да, мэм, я слышал.

— Мисс, — поправила его Энджи.

— Простите?

— Пожалуйста, зовите меня «мисс» или просто Энджи. Слово «мэм» намекает, что я гожусь вам в матери. — Она пристально посмотрела на него сквозь морось. — Это ведь не так, правда?

Он застенчиво улыбнулся.

— Конечно нет, мисс.

— Сколько вам лет?

— Двадцать четыре.

— О-оо!

— А вам? — спросил он.

Она хихикнула.

— Никогда не спрашивайте у женщины ее вес и возраст, сержант Данн.

Он кивнул.

— И в том, и в другом отношении бог очень щедр к вам, мисс.

Я закатил глаза.

Она немного отпрянула и вновь посмотрела на него.

— Далеко пойдете, сержант Данн.

— Благодарю вас, мисс. Мне все это говорят.

— Верьте людям, — сказала она.

Он посмотрел вниз, переступил ногами, затем потянул себя за правую мочку уха, этот жест, видимо, был машинальным.

Он прочистил горло.

— Сержант Амронклин сказал, что из ФБР пришлют подкрепление, как только окончательно окружат их на Саут Шор. Он сказал, около двух или трех утра. Я так понял, что парадная и задняя дверь на сигнализации, а задняя часть дома под охраной.

Энджи кивнула.

— Я все же хотел бы проверить.

— Прошу вас.

Данн снова приложился к фуражке и пошел вокруг дома, а мы стояли на крыльце и прислушивались к скрипу его шагов по замерзшей траве.

— Интересно, где Девин раздобыл этого мальчишку? — спросила Энджи. — В хоре для мальчиков?

— Может, племянник, — сказал я.

— Девина? — Она покачала головой. — Не может быть.

— Может. У Девина восемь сестер, и половина из них монашки. Серьезно. Вторая половина замужем за типами, уверенными, что они — правая рука Иисуса.

— Каким образом Девин вылез из этого родового болота?

— Тайна, покрытая мраком.

— Этот юнец так невинен и искренен, — сказала она.

— Он слишком молод для тебя.

— Каждому юноше нужна опытная совратительница, — ответила она.

— И ты как раз подходишь.

— Конечно, тупица. Ты же видел, как ерзают его бедра в этих узеньких брючках?

Я вздохнул.

Луч фонарика возвестил о возвращении Тимоти Данна — его осторожные шаги послышались с другой стороны дома.

— Все чисто, — сказал он, когда мы снова вышли на крыльцо.

— Благодарю вас, сержант.