кожи, конъюнктивита и фурункулеза. Многие малыши и беременные женщины в плачевном состоянии. Но никто не желает высаживаться.

В общем, из 4500 пассажиров на берег отправили 138 мужчин и женщин, а также 40 малышей: они были на грани смерти, им требовалась немедленная госпитализация. Двум мужчинам и одной женщине госпитализация уже не понадобилась. Женщина умерла при родах. На борту родилось двенадцать младенцев, и все они выжили.

Остальные пассажиры отказались сходить на землю. Шли недели. Настало 20 августа. Газеты ежедневно печатали статьи о евреях, «заключенных плавучих карцеров». В многочисленных тюрьмах Европы и в сибирских лагерях десятки тысяч женщин и мужчин страдали и умирали в неизвестности, но бывшие пассажиры «Исхода» были в центре внимания, будучи жертвами политических игр и бесчеловечной глупости. Лондон продолжал упорствовать. Французские врачи опубликовали тревожное предупреждение: «В том физическом состоянии, в котором находятся эти люди, и с учетом санитарных условий в любой день может вспыхнуть эпидемия брюшного тифа».

В четверг, 21 августа, в одиннадцать часов утра, Министерство иностранных дел Великобритании направило в Париж следующее послание: «Совершенно очевидно, что невозможно бесконечно держать британские суда в территориальных водах Франции. Поэтому было решено, что, если евреи не начнут высадку до 18 часов 22 августа, суда отправят в британскую зону оккупации в Германии, где пассажиров немедленно высадят на берег. Это единственная территория под британской юрисдикцией, кроме Кипра, где можно сносно разместить и накормить такое количество народа». Естественно, что британское Министерство иностранных дел не собиралось размещать этих людей на английской территории. Поскольку они незаконно покинули лагеря в Германии, им придется туда вернуться, если они не желают, чтобы их приняла Франция.

Французские власти передали английскую ноту пассажирам. Ответ поступил примерно через час со всех трех судов. Он был все тем же: «Мы согласны сойти на берег только в Палестине».

Когда истек срок британского ультиматума, суда покинули Пор-де-Бук. Ровно в восемнадцать часов.

Лето 1947 года было очень жарким до самых последних дней августа. Условия жизни в трюмах трех судов совсем не улучшились. На борту «Оушен Вигор» по нескольку раз на день у людей случались припадки эпилепсии. Их вопли пугали детей. Суда сделали остановку в Гибралтаре, где чиновник вновь предложил им:

– Беременные женщины, если желают, будут отправлены в Палестину. Они могут сойти на берег немедленно.

Несколько женщин, чья беременность стала для них настоящим мучением, подняли руки.

– Но их, – добавил чиновник, – не смогут сопровождать мужья и дети старше четырнадцати лет.

Все руки опустились. Врачи морской базы поднялись на борт и констатировали многочисленные случаи конъюнктивита, гастрита и диареи, а также вирусной ангины. Раздали лекарства, и три судна покинули Гибралтар в среду, 27 августа, в восемь часов.

В Атлантике погода изменилась. Небо затянуло тучами, поднялось легкое волнение, посвежело. Часовые надели зимнюю форму. Пассажиры делились друг с другом одеждой, которую не потеряли во время пересадки в Хайфе. Хайфа – как далека она была!

Над палубой натянули брезент. В трюмах было совсем темно. Там царила вонь столь же ужасная, как и жара. На борту «Оушен Вигор» солдаты скрутили вопящего эпилептика. Пищевой рацион каждого человека состоял из 32 граммов маргарина, 95 граммов печенья, в полдень давали суп и вечером немного макарон с говяжьей тушенкой. Многие больные к пище не прикасались. День, ночь, день, ночь, день. Пассажиры перестали считать дни. Однажды утром из трюма «Оушен Вигор» донесся голос:

– Сегодня суббота. Наша девятая суббота в море.

Никто не шелохнулся. Этот трюм был настоящей тюрьмой, провонявшей рвотой. Постоянный контакт с голым железом вызывал невыносимые страдания, галлюцинации, а отсутствие света словно затмило души. Но эти мужчины и эти женщины прижимали к себе столь же измученных детей и повторяли: «Нет». Они не желали сходить на землю.

Суда причалили, закрепили швартовы, солдаты убрали панели, открыли зарешеченные двери, приглашая выйти на сушу. На причале во всю мощь звучала танцевальная музыка. В темных трюмах никто даже не пошевелился.

На борт поднялись взводы военной полиции. Как и моряки, которые атаковали евреев на «Исходе» в палестинских водах, полицейские были в касках, прикрывались небольшими кожаными щитами и держали в руках дубинки. Военные начали пинать лежащих мужчин. Женщины и дети плакали. Громкая музыка с причала заглушала плач и стоны.

На двух судах сопротивление оказалось недолгим, но на борту «Раннимед Парк» разгорелся настоящий бой, который длился тридцать пять минут. Полицейские, в которых летели консервные банки и куски железа, оторванные от клеток, реагировали спокойно и методично: пожарные шланги, гранаты со слезоточивым газом, дубинки. Танцевальная музыка на причале стихла. Чуть позже послышался рев сирен карет «скорой помощи». А пассажиров двух первых судов уже увозили грузовики.

У меня перед глазами лежит фотография, сделанная в то утро на вокзале Гамбурга. По перрону маршируют уходящие полицейские в касках – они выполнили свою миссию. У перрона стоит вагон с зарешеченными окнами. За решетками видны лица стоящих мужчин и женщин. Век от века у пленников одно и то же выражение лиц, те же руки, вцепившиеся в решетку. Мрачная ирония состоит в том, что Европа прошла огонь и искупалась в крови, чтобы жертвы попали в новое рабство.

Мир концентрационных лагерей жесток. Они были полезным изобретением. В них содержались евреи, военнопленные и гражданские лица разных национальностей. Почему бы теперь снова не поместить туда евреев? Для сторожевых собак, круживших вдоль колючей проволоки, ничего не изменилось. На тех же местах стоят сторожевые вышки с прожекторами и пулеметами.

Все та же рутина по прибытии в лагерь: дезинфекция с помощью инсектицида, выяснение личности. Бывшие пассажиры «Исхода» отказывались отвечать на вопросы или называли себя Адольфом Гитлером или Даффом Купером. Их распределили по лагерям в Любеке, Амстау и Поппендорфе.

Переселенцы «Исхода» в лагере. Секция гимнастики. 1947

Способность человека приспосабливаться невероятна. В Поппендорфе, через несколько недель после размещения за колючей проволокой, был избран староста, некто Гед. Он организовал детский сад, создал секцию гимнастики, оркестр и хор. Время от времени британские власти делали новые предложения:

– Если хотите, доставим вас во Францию, где вы найдете работу.

– Мы хотим работать только на родине.

Подобное упрямство заключенным Поппендорфа с рук не сошло: им уменьшили дневной рацион, состоявший из двух ломтей черного хлеба, намазанного жиром, утром и вечером, а также кукурузного пудинга на обед.

– Лучше, чем в Аушвице, – шутили заключенные.

Наступила осень. В последний день ноября 1947 года британские охранники объявили своим пленникам, что ООН