— Возникают некоторые неудобства, ваша милость, — бормотали заклинатели, не глядя ей в глаза.

— Неудобства или боль? Он поправится с помощью магии, или вы просто продлеваете его страдания?

Шарканье, бормотание, суетливые движения… Закон запрещал даже воображать смерть короля, и все-таки они признали, что кое-что неизбежно. Без заклинаний «оно» наступило бы несколькими месяцами раньше. С ними, возможно, еще неделю…

Никакого больше колдовства, объявила Малинда. Ей не перечили, и она поняла, что приняла решение, на которое никто не мог решиться, хотя так думали все. Тем не менее леди Козен, свиноподобная воспитательница его величества, закатила тщательно отрепетированную сцену. Малинда выгнала ее, велев жаловаться лорду-протектору; именно это старая карга и желала услышать. Вскоре после скандала ее тележка прогрохотала по каменной мостовой и скрылась в южном направлении.

— Постарайся поесть, Амби. — Ложка за ложкой она вливала в него бульон.

Где-то в середине ночи Малинда набрала достаточно сил, чтобы послать за сэром Домиником и выслушать его доклад. Она имела в виду «Что случится, когда мальчик умрет», однако именно этот вопрос могла и не задавать — все было ясно и так.

Конечно, Доминик уже подверг Одлея перекрестному допросу и выяснил, как они убежали. Пару раз он случайно обращался к ней «ваше величество».

— Мы заперты в клетке, — сказал он. — Около двух сотен солдат из личной кавалерии лорда Гренвилла, и прибывающие… Боюсь, что Марлона и остальных пропустили, миледи, что я заманил вас в ловушку…

— Вы поступили совершенно правильно.

Он глубоко вздохнул.

— Благодарю, ваша милость. Истории не известны такие прецеденты. Нам выдают дневной рацион и держат, словно в зверинце. Лорд Роланд, сэр Змей и еще около дюжины Старых Клинков заперты в Бастионе, и мы не знаем, что с ними… — Конечно, пленник Бастиона может жить как настоящий лорд в нескольких комнатах и со свитой, или мучиться от невообразимых пыток в затхлом подземелье. — Боюсь, что их попытки помочь вам и стали причиной несчастья.

— Думаю, рано или поздно это бы все равно произошло.

Они горько смотрели друг на друга.

— А принц Кортни?

— Ходят слухи, что его обвиняют в загадочном убийстве собственной матери, хотя, будучи принцем, он неподсуден. Говорят, парламент заставляют подписать билль о лишении его гражданских прав и всех титулов, чтобы принца можно было осудить.

Малинда вздохнула.

— Бедняга Кортни! Интересно, встанут ли пэры на его защиту? Лордам не слишком-то нравится лорд-протектор. Я написала герцогу Бринтону и еще кое-кому… — Доставить письма она поручила Сурису, так что они могут превратиться в горстку пепла. — До созыва парламента всего четыре дня, поэтому… Нет?

— Приказ о созыве лишается силы, если… — Доминик со страхом посмотрел на больного ребенка. — То есть каждый новый монарх должен выпустить свой указ о созыве.

— Ясно, — кивнула она.

Амби никогда не созовет парламент. И никакой помощи не будет.

Следующим утром прибыли Диана и сестра Минутка. Малинда велела им уезжать, пока не поздно, но обе отказались. Диана тут же взяла принцессу под свою опеку и принялась ублажать ее горячей едой, ванной и свежей одеждой.

Амби больше не понимал, что она рядом. Он больше ничего не понимал и даже не глотал. Это конец: без еды и питья ему недолго осталось на этом свете.

Этой ночью, как и прежде, Малинда спала не раздеваясь. Несколько раз она просыпалась, прислушивалась к страшным хрипам — маленький ребенок с упрямством, достойным славных предков, боролся за каждый вздох. Неожиданно она заметила сэра Одлея, который уже некоторое время неподвижно стоял с бумагами в руках. В полумраке его лицо казалось бледным пятном.

— Послание от Ливня, ваша светлость, от маршала Суриса, я хочу сказать. Он говорит, что констебль Вальдор играет ключевую роль — это его собственные слова, миледи, — и его поддержкой можно заручиться на тех же условиях. В обмен он просит вас подписать вот этот документ и прислать ему обратно.

Малинда взяла свиток и прочитала его: еще один титул пэра, еще три сотни тысяч крон. Несколько месяцев дохода королевской казны.

— Кто этот человек?

— Ох, прошу прощения, миледи. Его недавно назначили командиром Йоменов Дома. Как я понимаю, он закадычный друг лорда Гренвилла. Он сообщил маршалу Сурису, что поддержит ваше высочество за определенное вознаграждение.

— В самом деле? Маршал Сурис наемник, всегда готовый служить тому, кто больше заплатит, а констебль Йоменов Дома, насколько мне известно, приносит присягу монарху.

Одлей вздохнул.

— Не все воины связаны Узами, как Клинки, ваша милость.

— Да, не все. — Она поняла, что больше не верит маршалу Сурису. Он тоже был закадычным другом Гренвилла, и, несомненно, все трое страшно веселились над ее попытками переманить на свою сторону их кружок. Подкуп командира Йоменов Дома расценивается как государственная измена.

Она вздохнула и передала свиток Одлею, вместе с печаткой, чтобы скрепить договор.

— Малинда! — раздался шепот. — Леди Малинда! Ваша милость!

Она неохотно повернула голову и увидела маленькую фигурку в белой одежде, мерцавшей в сумраке.

— Минутка? Сестра?

— Они собираются. Я чувствую их.

Понимание пришло через пару секунд, и Малинда быстро вскочила, словно проснулась в постели, полной муравьев. Минутка имела в виду духов смерти.

Дыхание Амби прервалось, возобновилось, снова прервалось… каждый вздох походил на стон раненого кота.

— Позови целителей!

— Они не могут… Да, ваша милость. — Минутка исчезла в темноте.

Он дожил до рассвета, но так ни разу и не пошевелился. Дыхание становилось все более и более неровным. Остался всего один седобородый лекарь, который то и дело наклонялся к маленькому тельцу, как будто никто в комнате не слышал жутких грудных хрипов. Наконец даже он удалился, бормоча что-то насчет приготовления нового зелья.

— Амби! — позвала Малинда. — Амби, Амби!

Несколько сбивчивых вдохов… тишина… снова хрипы… тишина… вдох…

— Амби!

Молчание. Стон, хрип…

Комната наполнялась людьми. Четыре зеленых камзола встали около постели — Одлей, Абель, Винтер… Ох, дорогой Пес, почему я не сказала тебе ни слова с тех пор, как мы уехали? За зелеными камзолами — стенка бледно-синих, входивших в комнату на цыпочках. Слова утратили значение; время пришло. Конечно, это Дуб с рукой на перевязи. А это Марлон? Сколько времени она здесь?

Остались только Клинки.

Она и Амби в комнате, полной Клинков. Это все Клинки? Их осталось так мало?