ад, в мир голодных демонов. А нищенствующие монахи без роду и племени и попрошайки, если они не совершали грехов, станут, без сомнения, буддами. Однако, сколь это ни прискорбно, люди всё подвергают сомнению. Сомневаются они и в действенности «упреждающих молитв». Поэтому и есть люди, которые говорят: «Как может буддийская служба, за которую заплачено, помочь упокоиться с миром? Разве это возможно?» Когда ты увидишь картину шести дорог — не закрывай глаз. Ведь тебе предстоит в красках рассказать всё это и глупцам, и скупердяям. Ты должна будешь всё рассказать и простым людям, и тем, у кого нет будды в сердце. А ведь сколько есть грешников! Грешнику скажешь и два и три раза, а он не послушает. Тогда объясняй пять, десять раз. Если и тогда не станет слушать, видно, суждено ему вступить на дурную дорогу. Что же касается «упреждающих молитв», то Фудомёо разъяснил их смысл настоятельнице во сне вот уж пять дней назад, и в храме вино пить прекратили, читают «Лотосовую сутру». Это благословенное доброе дело. Если хотя бы одного человека ты сумеешь приобщить к «упреждающим молитвам», это будет записано на золотой табличке.

Так сказал Эмма и повернул ко мне золотую табличку.

— Внимательно смотри и старательно рассказывай! — сказал он.

Как это благостно и досточтимо!

— Итак, покажу тебе тех, кто мучается.

Перед десятью царями-судьями на расстоянии в один тё находилась площадь, похожая на огромную сцену. На ней собралась тысяча человек: монахи, священники, монахини, женщины, мужчины, дети. Сбоку теснились те, кто родился не человеком, тут были и разные животные: лошади, быки, собаки, а также пернатые птицы.

В общем, все живые существа без изъятия, которых призвали к Эмме. На востоке появились будды. На севере — черти, они кружили, как вылупившиеся паучата. На севере находилось зеркало из лазурита. Оно казалось огромной горой. Если повернуться к этому зеркалу, там отражаются и дурные дела и благие, даже если они малы, как капля росы. Ничего скрыть невозможно. Людей, которые собрались на площади, проверяли по табличкам Эммы, потом они поворачивались к зеркалу. Даже маленькое, как росинка, дело не оставалось незамеченным. Собравшиеся на северной стороне черти в зависимости от грехов хватали каждого, мучали и вели в мир голодных духов или туда, где рождаются животными. Были и такие, кого забирали в мир демонов, вели в разные части ада. Грешники вопили: «О, ужас! Я не делал добрых дел, творил только зло!» Их посмертные страдания не имели предела.

Чёрт Головоконь и чёрт Головобык подъехали на телеге, они посадили в неё человек двадцать мужчин и женщин, высокородных и простых. Они покатили туда, где ярко разгоралось пламя, и ревущий голос Головобыка тоже как будто превратился в пламя, он орал: «Это огненная колесница! Те, кто едет в этой колеснице, совершили десять злодеяний, пять преступлений, им надлежит спуститься в беспросветный ад. После того как они попадут туда, даже если за них станет молиться праведник, спасти их будет невозможно. Может быть, они спасутся, когда пройдут тысячи кальп».

Потом Эмма сказал: «Смотри, зелёный и красный черти надевают на людей ярмо, связывают верёвками и мучают тех, кому предстоит спуститься в мир голодных духов и животных. Ярмо надевают тем, кто при жизни любил детей и не убивал. Если за них неустанно молятся, то по прошествии тридцати трёх лет они смогут стать буддами».

Потом я увидела красивый терем и подумала было, что там находятся будды, но тут поняла, что страшные черти хватали людей и, истязая их, загоняли в этот терем. Дверь открыли изнутри, оттуда с силой вырвались огонь с дымом. Огонь полыхнул далеко-далеко, запахло гарью. Изнутри вопили бесчисленные люди. Это был огненный бездымный ад.

Эмма сказал: «В эту часть ада попадают те, кто пылал гневом, бесплодные женщины, те, кто произносил слова: „Чтоб ты сдох!“ Ни в коем случае нельзя даже на словах желать человеку смерти, и уж тем более гневаться. Даже если молиться за этих людей, вызволить их будет трудно».

Теперь схватили некоего мирянина. Около него суетились четыре или пять чертей. Они стреляли в мирянина из луков, так что всё его тело оказалось, утыкано стрелами. Из стрел вырывалось пламя. Четверо чертей держали мирянина за ноги и за руки, а один разжигал огонь. Мужчина корчился, поджариваясь на этом огне, из его тела обильно вытекал жир. В довершение всего его перевернули и стали трясти, мясо медленно сползло с него, а когда остались одни кости, его бросили на землю. Но немного погодя он снова ожил и стал выглядеть как прежде, и тогда его снова начали пытать.

«Это человек, который при жизни постоянно пил и ел то, что принадлежало монахиням, он никогда и не думал совершать подношений, понукал монахами, обладая временным могущество, вёл такую жизнь, будто он выше тех, кто ушёл от мира, он не молился богам и буддам».

А вот какого-то человека положили на доску, придавили его огромным камнем, на который черти забрались сверху. Из него ручьём потёк жир, потом камень сняли, и черти стали топором разрубать его на части. Так они мучили его. Да неужели это монах школы Риссю?[428]

«Он нарушал пятьсот заповедей[429], пил много вина, ел жирную пищу, вёл неподобающе роскошную жизнь, не проводил служб. А питаться изысканной пищей для монаха — страшный грех».

Вон Головоконь и Головобык впрягли мужчину в китайский плуг[430], крепко-накрепко привязали его. «А ну, пошёл!» — стали колотить они его. Тот попытался сдвинуться с места, но плуг оказался слишком тяжёл, ни шагу не сделать. Черти разъярились, стали колотить его ещё сильнее, у мужчины из глаз и изо рта потекла алая кровь, но черти усердствовали ещё больше. У того вылезли глаза из орбит, вывалился язык, дыхание стало прерываться. Насекомые облепили всё его тело, смотреть на это было невозможно.

«Этот человек вступил на путь служения будде, но не выполнял свои обязанности, не проводил служб, погонял лошадей и быков, с утра до ночи истощал своё сердце желаниями, вёл себя глупо и жестоко и стал врагом Трёх Сокровищ. До бед людских ему не было дела, а уж таких бессловесных тварей, как лошади и быки, мучил, ни о чём не думая. Такие люди испытывают страшные страдания и попадают в ад. Всё это совершенно противоречит тому, что должен делать монах. Когда мирянин делает зло — это грех. Но больше, чем мирянина, вина монаха, ему грешить непозволительно. Среди монахинь особенно много таких, кто