кликуш. Читая их биографии, подробнее всего задокументированные в психиатрических отчетах (рассказы о чудесах, как правило, слишком кратки и сосредоточены на болезни и лечении, а не на личных историях жертв), наблюдатель оказывается поражен трагедиями, пережитыми некоторыми из этих женщин. Например, нельзя не посочувствовать 17-летней кликуше, которая до своей болезни была изнасилована и вынуждена сделать неудачный аборт, или женщине, которая долго не могла справиться с потерей младенца в 37 лет, а потом с трудом пережила роды одиннадцатого ребенка. Женщина, испытавшая сильный стресс, вытаскивая из-подо льда своего двоюродного племянника, также нашла выход чувствам в кликушестве. Как и женщина, которая защитила мужа от нападения семерых мужчин. Утешения в кликушестве искали и женщины, терпевшие унижение из‐за неверности супругов. Эти личные истории убедительно свидетельствуют о том, что кликушество оказывалось духовным и культурным выходом для женщин, чьи эмоции нуждались в высвобождении.

Позволяя им публично выразить страдания, русское крестьянское общество в то же время участвовало в их социальном исцелении. Эдвард Шиффелин указывает, что «подражательная» природа одержимости

никогда не является творением лишь одного актера. Как формулировка, создаваемая на базе предыдущих формулировок, она подразумевает историю, разделяемую с другими. И поскольку она требует, чтобы окружающие создавали ее посредством участия и признания, она является социальным продуктом. Подражание как таковое является фундаментальным для процесса, где внутренний опыт и цели воплощаются культурно познаваемым способом[671].

Схожие модели поведения кликуш были частью сценария, который разыгрывался перед семьей, соседями и духовенством и был им понятен.

Модели, предложенной медицинскими антропологами Рэйбеком, Шуби и Граубергером, не соответствуют одинокие женщины, у которых симптомы одержимости могли длиться годами. В их случае сам опыт одержимости, каким бы печальным он ни казался образованным наблюдателям, мог служить средством для снятия стресса. Они не отвечали за свои действия перед церковью и обществом, и им не приходилось бороться «со своими внутренними конфликтами и тревогами», посредством одержимости эти женщины оказывались в «предпочтительном положении»[672]. Известные случаи, когда угрозы лишить одержимую свободы – со стороны психиатров, священнослужителей или кого-то еще – останавливали приступ, происходили не потому, что факторы стресса были удалены, а демоны изгнаны. Это происходило из‐за того, что угрозы исходили от людей, не разделявших миф об одержимости и грозивших наказанием, а не освобождением. Не следует удивляться, что попытки психиатров рубежа ХХ века исцелить кликуш при помощи гипноза редко достигали успеха. Ведь сами пациентки не видели в таком лечении никакой искупительной ценности. Попытка психиатров по-своему объяснить происходящее не могла изменить основной сценарий драмы.

Понятно, что кликушество оставалось загадкой для тех, кто придерживался универсальных рационалистических научных принципов и надеялся перестроить все общество в соответствии с такими принципами. Вмешиваясь в драму одержимости и переписывая ее сценарий, рационалисты хотели «изгнать бесов» светскими, а не духовными средствами. Они полагали, что, убедив крестьян отречься от суеверий и изолировав непокорных кликуш в психиатрических лечебницах, они смогут очистить крестьянское общество от этого травмирующего и, по общему мнению, нездорового поведения. Пытаясь изменить сценарий одержимости, крестоносцы просвещения переопределяли феномен. Они относили его к девиантному поведению, относящемуся к частной жизни, скрытой от посторонних глаз. Только посредством исследования духовной драмы кликушества мы можем понять, что русские крестьяне придерживались более широкого определения приемлемого поведения и имели эффективные стратегии преодоления стресса у женщин. Русские кликуши кричали бы не зря, если бы благодаря гуманистическому исследованию этой драмы они добились большего понимания.

Приложение

Таблица П.1. База данных о кликушах/кликунах. 1820–1926 гг.

Таблица П.2. 1861–1926

Источники: Апеллесов В. Странный способ излечения больной // Ярославские епархиальные ведомости Неофициальный раздел. 1872. № 48. С. 389–390; Азбукин Д. И. О переписи душевнобольных в Васильском уезде Нижегородской губернии // Неврологический вестник. 1913. Т. 20. № 2. С. 204; Барыня колдунья // Московские ведомости. 1859. 30 июня. С. 1152; Дела св. Никона патриарха паче же рещи чудеса врачебная / Изд. С. А. Белокуров // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1886. Кн. 1. Ч. 5. С. 110–111; Благодатная помощь по молитвам к Святителю Феодосию, Архиепископу Черниговскому, Чудотворцу // Черниговские епархиальные известия, приложение и неофициальный раздел. 1896. Т. 36. № 24. С. 869–870; Бруханский Н. П. К вопросу о психической заразительности (Случай психической эпидемии в Московской губ. в 1926 г.) // Обозрение психиатрии, неврологии и рефлексологии. 1926. № 4–5. С. 279–281; Burds J. A Culture of Denunciation: Peasant Labor Migration and Religious Anathematization in Rural Russia, 1860–1905 // Journal of Modern History. 1996. Vol. 68. № 4. P. 786–818; Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря Нижегородской губ. Ардатовского уезда с жизнеописанием основателей ея: преподобнаго Серафима и схимонахини Александры, урожд. А. С. Мельгуновой / Сост. С. Чичагов. СПб., 1903. С. 400, 514–515, 518, 526–527, 739; Чудеса при открытии мощей преподобного Серафима Саровского. М., 1903. С. 8; Чудесная помощь по молитвам к святителю Феодосию Углицкому, Архиепископу Черниговскому Чудотворцу // Черниговские епархиальные известия, приложение и неофициальный раздел. 1896. Т. 36. № 21. С. 725; Чудесные исцеления при мощах Святителя Феодосия Углицкого в дни открытия и прославления их // Черниговские епархиальные известия, приложение и неофициальный раздел. 1896. Т. 36. № 18, С. 621, 622; 1896. № 20. С. 663–66, 667; Чудесные исцеления у мощей святителя Феодосия, Архиепископа Черниговского, Чудотворца // Черниговские епархиальные известия, приложение и неофициальный раздел. 1896. Т. 36. № 22. С. 743, 745–746; Дело о кликушах // Журнал Министерства юстиции. 1862. № 9. С. 617–626; Дмитриева В. Л. Кликуши и порченные и как их лечить. М., 1926. С. 12–14, 16–21; The Englishwoman in Russia: Impressions of the Society and Manners of the Russians at Home. New York, 1855. P. 156–157; Еремин В. М. Гефсиманско-Черниговский скит при Свято-Троицкой Сергиевой Лавре (краткий очерк истории 1844–1990). М., 1992. С. 39–41; Ергольский В. Н. Преступление под влиянием демономанических галлюцинаций (Судебно-психиатрический случай) // Архив психиатрии, неврологии и судебной психопатологии. 1894. Т. 24. № 2. С. 61–72; Freeze G. L. Institutionalizing Piety: The Church and Popular Religion, 1750–1850 // Imperial Russia: New Histories for the Empire / Eds. J. Burbank, D. L. Ransel. Bloomington, 1998. P. 233–234; Геник Е. А. Третья эпидемия истерии в Московской губернии // Современная психиатрия. 1912. Август. Т.