— Но Хаук! — воскликнула Ласкарирэль. — Что ты говоришь? Я только один раз… только сегодня!.. Я же никогда раньше не давала тебе повода, а сегодня просто…

— Просто что?

Это подал голос шаман, и девушка даже вздрогнула.

— Просто, — она покраснела, опуская глаза, — просто я испугалась, что он меня бросит…

Последние слова она произнесла совсем тихо. Почти шепотом.

— С чего ты это взяла?

— Но он же… он завел себе другую женщину! — пролепетала она. — И, если она понесет от него, он меня бросит… бросит потому, что я до сих пор не беременна!

— Да с чего ты взяла, что мне прямо сейчас нужен ребенок? — чуть ли не взвыл Хаук. Руки зачесались и сами собой сжались в кулаки. С каким бы удовольствием он тут же придушил ее, но рядом был шаман и ради него приходилось сдерживаться.

— А с того, — Ласкарирэль снова заплакала, — что это было единственное условие, по которому ты вообще не убил меня еще тогда, в лесу! А теперь… теперь… после всего…

Она стояла между двумя орками, ссутулившись, и тихо плакала, закрыв лицо руками. Девушка уже привыкла к тому, что никто не станет ее утешать. Стремясь остаться одна, она кинулась было прочь — и налетела на Хаука, ткнувшись мокрым лицом ему в грудь. И зарыдала еще громче потому, что он не отстранился.

Шаман некоторое время смотрел на столб, в который превратился мужчина, и на прильнувшую к нему женщину, а потом встал, отложив свою ступку.

— Она — светловолосая, — сказал он. — Ты понимаешь это?

— Я смотрю на ее волосы уже полтора месяца, — сказал Хаук. — Я не слепой.

— И все-таки привел ее ко мне?

— У меня, наверное, нет другого выхода.

— Наверное, нет, — кивнул шаман. — Идите за мной!

Пока Хаук отдирал от себя рыдающую Ласкарирэль и спускался с нею вместе в темную землянку, шаман успел вытащить откуда-то треножник, утвердить на нем расписное блюдо, на которое накрошил кореньев, перьев птиц и прочих магических снадобий. В середину установил глиняную статуэтку очень толстой женщины, сложившей руки на животе. У женщины были все признаки беременности.

— Кладите руки сюда, — распорядился он.

Ласкарирэли вдруг стало так страшно, что она шарахнулась к выходу. Но Хаук схватил ее запястье и заставил держать глиняного идольчика, сверху накрыв ее пальцы своими.

Шаман начал колдовать, и не понимавшая ни одного слова Ласкарирэль почувствовала страх. Она покосилась на Хаука — его лицо ничего не выражало. Девушка попробовала выдернуть ладонь.

— Хаук, — прошептала она, — я больше не буду… Пожалуйста! Я боюсь…

Орк не успел ответить — уголья и коренья, разложенные вокруг идольчика, вдруг вспыхнули ярким бездымным пламенем. Шаман замер на середине пляски, посыпал чем-то на угли, и вверх взметнулся столб густого бело-желтого дыма. Сладко запахло цветами.

— Духи благословляют ваш союз, — несколько недоуменно протянул он. — Отныне вы — муж и жена.

— Что? — хором воскликнули они, отнимая руки. — Какая еще жена? Какой еще муж?

— Шаман, — прорычал Хаук, сжимая кулаки, — только из уважения к силам, с которыми ты имеешь дело, я не вырву твой язык из глотки! Но мне не нужна жена! По крайней мере, сейчас!

— Однако ты просил сделать так, чтобы ее претензии отныне были обоснованны, либо чтобы она перестала к тебе придираться, — возразил шаман. — Достичь того или другого можно лишь одним способом — сделать эту женщину твоей законной женой! Давай сюда руку! У меня как раз остался небольшой запас…

Он полез в мешочек, один из тех, что всюду были развешаны по стенам, и выудил пригоршню железных и серебряных колец. Орки издавна славились как отменные кузнецы, кузнечное дело уважалось и ценилось ими так же сильно, как шаманство и умение сражаться. Бросив только один взгляд на мощную длань Хаука, шаман выудил из горсти подходящее по размерам кольцо и надел его орку. Затем протянул второе на ладони:

— Надень его своей женщине!

Ласкарирэль попятилась, пряча руки за спину, но Хаук прижал ее к стене, силой заставил разжать судорожно стиснутые кулаки и натянул-таки кольцо. Выражение его лица при этом было таким, словно он с большей бы охотой вырвал эту руку из плеча.

— Я знал, что все этим кончится, — проворчал он. — Так что поздно трепыхаться.

— Ничего себе напутствие новобрачной! — сказал у него за спиной шаман. — Надеюсь, ты знаешь, что должен сделать сегодня ночью?

— Сделаю, шаман. Не сомневайся! — буркнул Хаук и, дернув Ласкарирэль за руку, поскорее покинул землянку.

Но снаружи весь гнев сошел с него, как с гуся вода. Облапив девушку за плечи, орк запрокинул голову и расхохотался. Притиснутая к его боку Ласкарирэль только удивленно хлопала глазами.

— Я знал, что этим все кончится, — повторил он совсем другим, более спокойным и доброжелательным, тоном. — Просто не думал, что это произойдет так скоро… Ну что, пошли, жена?

— Куда?

— Завершать обряд! Для всего остального нам не нужны ни шаман, ни кто-либо еще! Я не собираюсь ждать до ночи!

И прежде чем девушка успела вымолвить хоть слово, он потащил ее куда-то на задворки слободы, где в кустах без лишних слов опрокинул на землю и задрал ей подол.

Два дня спустя в Ирматул, загоняя коней, примчался вестовой — на северной границе участились набеги. Небольшие отряды людей и нелюдей нападали на селения, помаленьку грабили торговые караваны. В последний раз они стерли с лица земли приграничную крепость, захватив все оружие и доспехи. Судя по числу нападавших, это уже была не небольшая кучка разбойников, а маленькая, но хорошо сформированная армия, которая таким образом готовилась к планомерному вторжению.

Это послужило последней каплей. Князь Далматий спешно приказал оркам двигаться на север. В помощь им он придал двести всадников из числа людей. Из ста орков в поход должны были отправиться восемьдесят — еще двадцать оставались в столице для охраны князя. Хаук не попал в число тех двадцати.

Горожане высыпали на улицы — провожать. Конечно, это не большая война, но все-таки в толпе строились предположения о том, почему князь решил усилить свою орочью пехоту людьми. Орочья диаспора провожала своих в полном составе — дома остались лишь те, кому физически было трудно ходить.

Ласкарирэль спешила, пробираясь сквозь толпу.

— Хаук! — звала она. Но ее орк, хоть и шагал крайним в ряду, ни разу не обернулся на ее зов. Девушке казалось, что на улице слишком много народа, и все, как нарочно, встают у нее на пути. Ее толкали, раз за разом оттирая от обочины. Ей приходилось то вставать на цыпочки, то наклоняться, чтобы хоть одним глазком увидеть идущих из-за чьего-то локтя.

— Хаук!

Он не оборачивался.

Улица сделала поворот, проходя по площади мимо эльфийского замка. Из-за поворота как раз в эту минуту выехало четыре эльфа-всадника на одинаковых светлых конях. Они одновременно осадили коней, глядя на марширующих орков.