Тем временем авангард 4-й дивизии Каткарта — с полными желудками и без особого желания вступить в бой — наконец достиг Южной долины. Получив приказ наступать на третий редут, Каткарт принялся увиливать, утверждая, что его люди не готовы атаковать немедленно, с марша. Почему этого не могут сделать гвардейцы и шотландцы из 1-й дивизии? Пассивность пехоты и кавалерии чрезвычайно раздражала Раглана, и его терпение лопнуло, когда ему доложили, что русские увозят британские пушки. Неизвестно, соответствовали эти сведения действительности или нет, но именно они подтолкнули его к действию. Он тут же распорядился, чтобы генерал-майор Ричард Эйри — главный квартирмейстер и номинальный «начальник штаба» — передал письменный приказ Лукану: «Лорд Раглан желает, чтобы кавалерия быстро пошла во фронтовую атаку и воспрепятствовала неприятелю увезти прочь орудия. Пусть их сопровождает отряд конной артиллерии. Французская кавалерия у вас слева. Немедленно»[539].

Полтора столетия спустя этот печально известный (четвертый) приказ Лукану от 25 октября 1854 г. фигурировал в новой доктрине «управления выполнением боевой задачи» британской армии в качестве примера того, как не следует отдавать распоряжения во время боя, а также предостережения об опасностях недопонимания и плохой работы штаба[540]. Тем не менее под Балаклавой то, что видел Раглан с вершины Сапун-горы (с высоты приблизительно 230 метров), было совсем не очевидно Лукану, стоявшему внизу. С его позиции, примерно в 100 метрах ниже, у входа в Северную долину, он не видел, что русские увозят пушки с редутов; они находились в его «мертвой зоне». Поэтому Лукан не понял, какие действия противника беспокоят Раглана. Его растерянность усиливало поведение пылкого адъютанта Раглана, поклонника кавалерии, капитана Льюиса Эдварда Нолана, который при передаче письменного приказа Лукану по собственной инициативе подчеркнул, что кавалерия должна атаковать «немедленно».

Лукан, не понимающий, какие пушки имеются в виду и в каком направлении ему следует наступать, попросил уточнить приказ. Говорят, Нолан саблей указал не на Кадыкойские высоты, которые имел в виду Раглан, а вниз, на Северную долину, где стояла русская батарея. Лукан с неохотой передал распоряжение Кардигану, который вполне обоснованно усомнился в разумности приказа[541]. Однако он подчинился и повел Легкую бригаду в зону поражения, простреливаемую с трех сторон. Русская артиллерия и стрелки открыли продольный огонь с Федюхиных и Кадыкойских высот. Из долины во фронт атакующим стреляли восемь пушек 3-й батареи донских казаков. Наблюдатели на Сапун-горе с ужасом и восхищением смотрели на разворачивающуюся перед ними картину. Знаменитым стало замечание Боске: «C’est magnifque, mais ce n’est pas la guerre. C’est de la folie» («Это великолепно, но это не война — это безумие»)[542].

Оставшиеся в живых, как гласит история Легкой бригады, не только достигли русской батареи в долине, но и не без успеха вступили в бой с превосходящими силами кавалерии, стоявшей в тылу у артиллеристов. Некоторые британские кавалеристы даже преследовали врага до Черной речки. Затем остатки разбитой бригады отошли и вернулись в Северную долину, причем тоже с потерями. Согласно докладной Липранди (которая, несмотря на преувеличения и неточности, все же надежнее, чем записка Рыжова):

На этом этапе сражения в бой вступила Тяжелая бригада. Лукан послал ее в атаку вслед за Легкой бригадой, однако после того, как она тоже попала под огонь противника, остановил наступление. Если бы не своевременная атака африканских конных егерей на Федюхины высоты, в результате чего прекратился обстрел с этих позиций и был обеспечен отход Легкой бригады, потери британской легкой кавалерии были бы гораздо больше, чем 278 человек (156 убитых и пропавших без вести, 122 раненых) из 673 кавалеристов всех званий. Однако это не была полная катастрофа, как ее часто называют. К счастью для британцев, русские уланы, вопреки утверждению Рыжова, не смогли воспрепятствовать отходу Легкой бригады и нанести ей серьезный урон. Если бы они вступили в бой, то потери британских кавалеристов были бы гораздо больше. Еще один русский источник объясняет:

Более того, по всей видимости, недостатки британской системы управления войсками, которые привели к неверному направлению атаки Легкой бригады под Балаклавой, компенсировались не менее серьезными ошибками русских командиров. Ни Рыжов, ни Липранди не сумели воспользоваться возможностью, которую предоставили им неудачные действия противника. Известно, что русская кавалерия в беспорядке отступила и вернулась на позиции, которые она занимала перед началом сражения. В целом можно предполагать, что стойкость 93-го Шотландского полка, атаки британских бригад тяжелой и легкой кавалерии, а также действия французских африканских конных егерей лишили Рыжова (а возможно, и Липранди) присутствия духа. По всей видимости, решительные действия кавалерии союзников под Балаклавой оказали на русскую кавалерию психологическое воздействие, непропорциональное численности врага. Мы не знаем, что обсуждали русские командиры после сражения, но трудно представить, что Липранди хвалил Рыжова. В конце концов, Липранди разработал разумный план, который не был исполнен так хорошо, как он мог ожидать. Липранди должен был испытывать разочарование. Балаклавское сражение служит полезным напоминанием о роли случая и о значении человеческого фактора в бою. Оно предупреждает нас о необыкновенной важности решений командиров и их склонности совершать ошибки в разгар битвы, когда ситуация запутанная и неопределенная. Недостатки выявились и в британской, и в русской армиях, но ни Раглан, ни Меншиков не признавали своих ошибок ни после этого сражения, ни после следующего. Оба превозносили успех своих армий, к чему склонны все главнокомандующие. Требуется немалая сила духа, чтобы признать неудачи, а еще большая — чтобы сделать должные выводы, особенно если источником этих неудач служит личная или системная институциональная слабость.