Тут надо пояснить: первоначально президент звался Валентином Валентиновичем, будучи, как вы догадались, мужчиной. В преамбуле я написал: «Действие комедии происходит после 2018 года. Все события вымышлены, все совпадения не случайны». Мне казалось, этого достаточно, чтобы снять ненужные ассоциации с реальным руководителем государства, ибо такой задачи перед собой я не ставил. Выяснилось, недостаточно…

– Понимаешь, – сказал Ширвиндт. – Если мы на роль президента возьмем актера, категорически не похожего на Путина, все скажут: «Вот, мол, испугались!»

– А если…

– А если сделаем наоборот, все скажут: «Вот только и умеют спекулировать на дешевом сходстве!» Что будем делать, Юрочка? Есть у меня одна мыслишка. Но ты же автор…

– А если… – я посмотрел в глаза мэтру и понял: мы подумали об одном и том же.

Так законно избранный Валентин Валентинович стал «непереизбираемой» Валентиной Валентиновной, матерью нации, умницей и красавицей.

Как и две предыдущие мои пьесы «Одноклассница» и «Как боги…», я хотел опубликовать «Чемоданчик» в журнале «Современная драматургия». Но главный редактор Андрей Волчанский, ранее ко мне благоволивший, на сей раз оказался непреклонен:

– Этого мы печатать не будем.

– Почему?

– А сами вы не понимаете? Нам неприятности не нужны. Мы только-только наладили отношения с Минкультом. И вообще, знаете… – Волчанский глянул на меня с естественнонаучным интересом. – Если бы не ваши характерные словечки и приемы, я бы решил, что это не вы сочинили. По всему такую вещь должен был написать, ну, например, Дмитрий Быков…

– Пишет не тот, кто должен, а тот, кто может! – ответил я и забрал рукопись.

Тем временем в Театре Сатиры актеры «встали на ноги». Ширвиндт, увидев поставленные сцены, пришел в ужас и резко взял управление на себя. Замечу, забегая вперед: то же самое случилось, когда «Чемоданчик» ставили в Ростове-на-Дону. Приглашенный из Москвы бывший худрук театра имени Гоголя Сергей Яшин по прозвищу Теннесист (за его страстную любовь к Теннеси Уильямсу), не справился с материалом, и директор Александр Пудин, увидав сделанное, твердо сказал: «Эту беременность я прерываю!» Срочно вызвали Геннадия Шапошникова, отлично поставившего «Халам-бунду» в Иркутске, он-то и спас ситуацию. Спектакль вышел отличный и для провинции настолько острый, что ошарашенные зрители подходили ко мне в антракте и восклицали:

– Какая удача, что мы попали на первый спектакль!

– ?

– Ведь завтра его обязательно закроют.

Но вернемся в Театр Сатиры. Уже назначен был день премьеры. И вдруг на прогоне стало ясно: для «сатировского» прочтения «Чемоданчика» моя концовка не годится. Финал повисает в воздухе. Премьеру скрепя сердце, перенесли. Тогда Ширвиндт предложил использовать для финала песенку из знаменитого фильма Карена Шахназарова «Мы из джаза». Мне дали аутентичный текст куплетов, которые в картине исполняет Александр Панкратов-Черный, и я, промучившись ночь, нарифмовал прощальную песенку актеров:

И спектакль сразу сложился, заиграл. Сказать, что премьера прошла успешно – ничего не сказать. Зрители, совершенно отвыкшие в наше демократическое время от политической сатиры на сцене, сначала точно оцепенели от неожиданности, а потом эта настороженность вылилась в хохот, аплодисменты и овации. Особенный восторг вызвали Федор Добронравов, играющий капитана третьего ранга Стороженко, который похитил «кнопку». Полтора года «Чемоданчик» идет в Театре Сатиры на аншлагах, а в финале тысячный зал неизменно встает с криками «браво!». И народный артист, который после читки сравнил мою комедию с «поделками Михалкова», с удовольствием выходит на поклон. Это замечательно: на актеров, как и на детей, нельзя обижаться.

Поставлена моя эсхатологическая комедия и в других театрах, причем гораздо ближе к авторской редакции. Я давно привык к режиссерским сокращениям моих текстов и спорю, иду на конфликт лишь в тех случаях, когда купюры затрагивают сюжет и смысл пьесы. Не раз мне говорили: «Ты пишешь слишком густо, в твоей комедии столько сюжетных поворотов и реприз, что хватило бы на три пьесы…» Ну, во-первых, лучше пусть режиссеры прореживают, чем дописывают. А во-вторых, я не пишу густо, я-то беру пример с классиков, это «новая драматургия», рожденная гедонистической расслабухой, слишком разбавлена. Но когда глупая мода на словесную необязательность закончится, постановщики опять захотят многоуровневого сюжета, полифонии смыслов, концентрированной сценической речи, тогда, возможно, им и пригодятся «мои безделки».

И последнее, даже режиссеры, которые ставили «Чемоданчик» максимально близко к авторскому тексту, так и не решились вынести на сцену монолог дамы-президента, написанный тем же размером, что и знаменитая исповедь Бориса Годунова из знаменитой трагедии Пушкина. Этим монологом я и хочу закончить мои затянувшиеся заметки о драмах прозаика. А уж читателю решать, стоило или не стоило выносить его на сцену:

Наверное, читателям интересно, из какого жизненного сора «растут, не ведая стыда», не только стихи, но и романы. Мне, кстати, тоже интересно. И будучи по образованию литературоведом, даже остепененным, я иногда с интересом наблюдаю за собой – писателем, пытаясь найти закономерности в том странном созидательном хаосе, который именуется творчеством. Наверное, так же и врач наблюдает себя, собственную болезнь – от первых невнятных симптомов до выздоровления или же, увы, летального итога… Собственно, это эссе, как и другие, собранные в книгу, является попыткой проникнуть по ту сторону вдохновения, разобраться в тех разных по своей природе составляющих, которые в огне вдохновения спекаются, превращаясь в уникальный сплав нового произведения искусства. Или не превращаясь…