— Я был у знакомого знатока живописи, расспрашивал его насчет Утрилло. Устраивает это тебя? — сказал Уильям. Но Фелисити почти не слушала. — Он уже на покое и живет у Наррагансетского пирса, но в рынке живописи разбирается неплохо.

— Я знаю, кого мне напоминает сестра Доун, — говорила между тем Фелисити, не обращая внимания на его слова. — Мою мачеху Лоис. Надо же было снова встретиться с нею после стольких лет.

Она улыбнулась Уильяму и постаралась сосредоточиться на настоящей минуте и на том, что вокруг. На полосатых розовых обоях, довольно милых, но тускловатых; и на деревьях за окнами, уже украсившихся первыми набухшими почками, и на еле ощутимом придыхании весны в воздухе. Жизнь — это одновременно и обновление, и в то же время распад. Это надо всегда помнить.

— Я сегодня немного расстроилась. Подумала, что ты от меня отвернулся и уехал без меня. От этого полезли в голову всякие глупые мысли о прошлом, такие давние воспоминания, что никто этого уже не помнит, кроме меня.

— Ты мне расскажешь в свое время, — сказал Уильям. — Это разговоры про женитьбу тебя разволновали. Меня тоже. Я подумал, может, поехать показать тебе родительский дом по пути в “Фоксвуд”. Он стоит в лесу.

— Если он в лесу, — сразу забеспокоилась она, — мне надо переобуться.

— Но у тебя такие изящные ботинки, — возразил он. — Со шнуровкой. Ты в них была тогда, на похоронах. Когда я в первый раз тебя увидел. Стою, смотрю вниз, в могилу, и вдруг мне на глаза попали такие ботиночки. Совсем не по погоде и не к случаю. Я подумал, что вот, перед лицом смерти кто-то полон заботами жизни. Поднял глаза и увидел тебя.

— Шнурки были завязаны двойным бантом? Как сейчас?

Но он этого не мог помнить. Папа ей сказал: “На всякий случай, для полной уверенности, можно завязать еще раз, получится двойной бантик”. Для полной уверенности. В чем же ее отец мог быть полностью уверен? Он женился на чудовище из семейства чудовищ: сестра знала способы, как завлечь мужчину и доставить ему удовольствие, — нескромные способы в те скромные времена, когда секс прятался в темноте и служил целям деторождения, а рот пускали в дело только шлюхи; и брат, для которого забавой было обмануть и растлить девочку, обучить развратным приемам, а потом, беременную, бросить на произвол судьбы. Возможно, родная мать смотрела на все это с небес и печалилась, но что и отец там рядом с мамой, в это девочке не верилось. Раз уж завел себе другую жену, от тебя ждать нечего. Ему остается только подглядывать из преисподней вместе с Лоис.

А рядом с кем из своих многочисленных партнеров, мужей и любовников, из дорогих и близких окажется она, с кем встретится после смерти, как учат спиритуалисты? Неужели все там соберутся? Если ты несколько раз выходила замуж, кому из твоих мужей достанется после смерти законное место рядом с тобой? Если с Эксоном, то можно будет глядеть сюда сверху вниз, но все-таки это не для нее. А если с Уильямом, придется задирать голову кверху. Гулякам, грешникам, игрокам место в аду. И прелюбодеям с прелюбодейками. То есть ему и ей. Это вернее. А может быть, ее пристроят к Софии, она заслужила Софию в уплату за Эйнджел. Мужчины приходят и уходят, а родня остается.

Идя с Уильямом через сад, Фелисити, обутая в туфли на низком каблуке и без шнурков, спросила:

— Почему ты вдруг заинтересовался картиной Утрилло? И сестра Доун тоже что-то насчет нее говорила. Что в ней такого особенного?

— Дело в цене, — ответил он. — Неразумно, чтобы собственность в три миллиона долларов висела на стене нижнего этажа безо всякой охраны. Об этом могут пойти слухи. Ты тут одна. Я о тебе беспокоюсь.

— Так дорого? — поразилась Фелисити. — Я и не представляла себе. Молодец Бакли. По крайней мере, умел выбрать картину. Но тебе не о чем беспокоиться. У меня над кроватью имеется кнопка вызова. В “Золотой чаше” это предусматривается контрактом. Да и кто в здешних местах способен отличить подлинного Утрилло от дешевой копии? Разве что пустит слух твой отставной специалист по живописи, проживающий у этого пирса, как его там.

Она уже опять в форме и сейчас, а не в прошлом, и все хорошо и будет еще лучше, она любит Уильяма Джонсона и выйдет за него замуж. Но пока еще не скажет ему об этом.

Только поздно вечером, уже в постели, Фелисити задумалась над тем, откуда сестре Доун известно, что картина у нее на стене — подлинник? Она как-то сказала это Джой, но та пропустила ее слова мимо ушей. Почему у нее постоянное чувство, будто люди вокруг замышляют против нее недоброе? Возраст или реальность, что больше на нее влияет?

Если станет известно, что у тебя навязчивые идеи, тебя, как доктора Бронстейна, в конце концов отправят в Западный флигель. Из того, что, по-твоему, против тебя плетется заговор, вовсе не следует, что заговора не существует.

Уильям повез ее не в “Фоксвуд”, а к дому, который назывался “Пасхендале” и стоял среди лесов к югу от Хопкингтона, близ границы между Коннектикутом и Род-Айлендом. У третьего поворота съехали со 195-го шоссе, а потом еще долго колесили по дорогам, просекам и тропам то под гору, то в гору, углубляясь в лесные заросли, с каждой милей подступающие все ближе и ближе, покуда листья рододендронов, вместе с молодыми темными побегами лавров, не зацарапали зелеными пальцами по стеклам “сааба” — и вдруг расступились, обнажив открытые просторы холмов и долин.

— Должен признаться, что есть дорога короче, — сказал он. — Зато эта живописнее. Деревья еще не в цвету, но можно любоваться видами. Рано или поздно мы должны были сюда заехать. После “Фоксвуда” это второе место, без которого меня нельзя понять.

— “Пасхендале”! Какое странное имя для дома, — заметила она, не впадая в пафос. — Это битва Первой мировой войны? В память кровавой бойни? Или просто означает, что здесь непроходимая грязь? Тогда я рада, что догадалась переобуться.

Он оглянулся на нее с улыбкой:

— Ты, оказывается, даже слышала про Пасхендале. Наверно, последняя во всей Америке, и мне повезло, что я тебя нашел.

— Ты выбрал меня за возраст. Я это подозревала.

Им почти никто не попадался по дороге. Только промелькнула и отстала одна группа пеших туристов, да промчались мимо несколько велосипедистов, и встретилась машина, до отказа набитая шумной молодежью, а больше никого, еще не время для весенних пикников, объяснил Уильям. В одном месте дорога стала ровнее и расширилась, огибая озеро Грин-Фоллз, и здесь через низкую каменную ограду вдруг выпрыгнул олень, постоял на пути у “сааба”, глядя на них карими глазами, а потом перепрыгнул через камни обратно в лес.

— Я всегда считал это добрым знаком, — сказал Уильям. — Увидишь оленя — значит, игра пойдет удачно.

— Если только раньше не убьешься, — возразила Фелисити. Она чуть было не вывихнула шею, когда Уильям внезапно затормозил. Кто это ей когда-то жаловался, что придется отправить машину на свалку — из-за кустов выпрыгнул олень и угодил прямо на капот? Забыла. Много всякой ерунды забылось. Может быть, на небесах вспомнится. Или, наоборот, забудется?