Он позаботился о том, чтобы отчетливо произнести эти слова, глядя в лицо племянницы, глаза которой сияли. Не так давно они поняли, что у нее проблемы со слухом. Она не была абсолютно глухой, но, видимо, плохо различала некоторые звуки, и это мешало ей говорить так же хорошо, как другие дети, ее лепетание сбивалось на крик, порой в голосе звучали неприятные нотки.

Он поставил ее на землю и взял за руку.

Вилфред подошел к ним быстрым шагом, узел его галстука съехал набок, лицо было возбуждено.

— Вы не забыли кольца, мой лейтенант? — в панике спросил он.

— Если ты будешь продолжать называть меня «мой лейтенант», то получишь от меня не кольца, а хорошую затрещину!

Вилфред вытер платком вспотевший лоб.

— Простите меня, это нервы…

Ханна поправила воротник белой рубашки молодого человека, отряхнула отворот его баварского пиджака с роговыми пуговицами и взяла под руку.

— Успокойся, Вилфред, — произнесла она с ободряющей улыбкой. — Все пройдет хорошо. Пойдем, думаю, нас уже заждались, пора начинать церемонию. Жизнь прекрасна! Не часто случаются такие радостные события.

— Да, ты права, но еще нужно…

— Заткнись, Вилфред, — сказал Андреас.

— Да, мой лейтенант.

Для свадебного застолья Ханна выбрала ресторанчик Рудольфа Вундрака. Им с женой не было равных в приготовлении вкусных блюд с использованием минимального количества купонов продуктовых карточек. Поскольку тарелок не хватало, их мыли по мере освобождения, поэтому лучше было приходить с собственными приборами. Лили захотелось, чтобы в меню обязательно были копченые колбаски, такие же пряные, как в Богемии. Приготовленный кондитером Поссельтом десерт представлял собой восхитительный шоколадный торт, украшенный сахарными розами.

— Будь здоров! — произнес Андреас, чокаясь с Гертом Хандлером.

— Долгой жизни молодоженам! — отозвался старик, поднимая свою кофейную чашку — в такие чашечки хозяин ресторана разливал шнапс домашнего приготовления.

Андреас удовлетворенно кивнул, смакуя крепкий напиток с фруктовым ароматом. Украдкой он наблюдал за Вилфредом, который не выпускал руки Лили из своих. В его взгляде читалось такое откровенное счастье, что это взволновало Андреаса. «Я становлюсь сентиментальным», — подумал он. Тут же в памяти возникла она, со своими светлыми глазами, хрипловатым и чувственным голосом, легкими взмахами рук, словно она собиралась устремиться в небо. Это воспоминание отдалось в нем болью.

— С завтрашнего дня появятся другие поводы напиться, — заявил Хандлер, разглядывая дно своей чашки. — У нас, судетов, нет капитала, и нам придется довольствоваться тем, что нам выдадут на каждого, а судя по моим сведениям, это будет немного.

Андреас расстегнул ворот рубашки. Он тоже с тревогой ожидал наступления воскресенья, 20 июня.

— Нам дадут по сорок новых марок в обмен на шестьдесят рейхсмарок. Оставшиеся двадцать якобы выплатят через месяц.

— Они также заблокируют половину сберегательных счетов, — проворчал Хандлер. — Это будет катастрофа, поверь мне. Ты, конечно, заметил, что в магазинах уже несколько месяцев ничего не продают. Товары так и лежат в коробках. И все это, как по волшебству, окажется на прилавках в понедельник утром, все, что можно было найти только на черном рынке, но мы уже не сможем ничего купить.

Андреас немного сердился на старика за то, что тот испортил ему настроение в этот праздничный вечер. Ему удалось на несколько часов отвлечься от своих проблем, но он полностью разделял его опасения. Денежная реформа была необходима для того, чтобы дать толчок развитию страны, но все, что бывшие жители Габлонца сумели создать в Кауфбойрене, могло быть сведено к нулю. Из-за новых финансовых условий их накопления растают, как снег на солнце, а ведь нужно вкладывать средства в новые станки, закупать сырье, развивать производство. Ко всему прочему, учитывая, что изгнанники не специализировались на изготовлении предметов первой необходимости, как они смогут продавать свои украшения, если жители Германии будут стеснены в расходах?

Плечи его опустились, ему показалось, что на него навалилась тяжелая плита. Он посмотрел на Ханну. Сидя рядом с Лили, она слушала Вилфреда, рассказывающего какую-то историю. Несколько прядей выбились из ее прически, и Ханна стала выглядеть более юной. Маленькая Инге спала у нее на руках, измученная праздником, ее белое платье было испачкано шоколадом.

Сестра постепенно набиралась сил, но ее бледность еще вызывала опасения. После пережитых страданий она словно отгородилась от мира прозрачным твердым коконом, и ему хотелось найти в нем слабое место, хотелось, чтобы она снова ощутила вкус счастья.

— На мой взгляд, одна из нас точно выкарабкается, что бы ни случилось, — добавил Хандлер, проследив за взглядом Андреаса.

— У Лили вся жизнь впереди. Эта проказница будет водить несчастного Вилфреда за нос.

— Я говорю о твоей сестре.

Андреас удивленно взглянул на него.

— Я занимаюсь этим ремеслом уже сорок лет и в состоянии отличить бездарность от таланта. Можешь мне поверить, броши твоей сестры — это нечто необыкновенное. Да, месье, я знаю, что говорю, — подытожил он и сделал очередной глоток шнапса.

Внезапно он нагнулся вперед.

— Обязательно нужно, чтобы у Ханны был необходимый материал для работы, ну ты понимаешь. Сейчас она изготавливает украшения практически из ничего, но скоро этого ей будет недостаточно. Ты должен свести ее с этими людьми из Ваттенса, что в Тироле. Дай Бог памяти, какая же у них фамилия?

Он почесал в затылке.

— Они тоже прибыли из Изерских гор, но сделали это в прошлом веке, счастливчики… Это лучшие мастера по обработке бисера и хрусталя.

— Ты говоришь о Сваровски?

— Точно!

Андреас с сомнением посмотрел на раскрасневшееся лицо Герта, обрамленное седой шевелюрой, решив, что старик выпил лишнего.

— Ты мне не веришь, — рассмеялся Хандлер, откидываясь на спинку стула. — Хоть у нас с тобой их нет, но я спорю на тысячу этих проклятых новых дойчемарок, что Ханна Вольф однажды станет известной в Париже и Нью-Йорке. Если, конечно, ее обеспечить всем необходимым…

В ту же секунду молодая женщина запрокинула голову и разразилась искренним смехом, который пронзил сердце Андреаса. Для того чтобы его сестра стала богатой и знаменитой, а особенно — счастливой, он готов был поспорить не только на несколько несчастных марок, он был готов отдать за это десять лет жизни.

Андреас поднял свою чашку.

— Пари заключено, — коротко ответил он.

Вынырнув из здания вокзала, Ливия почувствовала себя такой же оробевшей, как ребенок, пробравшийся в гостиную, полную взрослых.

Она прищурилась, ослепленная светом, отражающимся от переливчатой воды канала. Две гондолы танцевали на волнах, поднятых судном, груженным ящиками; крики и голоса заполняли пространство вокруг нее, словно праздничный фейерверк.