– Тоника, а как же!

Имя было уменьшительным, стало быть, речь шла о юной девушке, хоть это неплохо, и Тим тоже на вопрос ответил: «Тоника! Кто ж еще!». Крот‑слепун кивнул ему благодарственно и хлопнул по спине как своего. Скорее всего, всерьез принял Тима за кого‑нибудь из приятелей. Половина форм к этому времени уже обсохла и развалилась, но никто не обращал внимания на сие прискорбное обстоятельство. В конце концов победила какая‑то тетушка Гу, на вид древняя, как мох, добродушная старушка – ей принадлежал рисунок из четырех плывущих одна за другой рыбок, уже еле заметных на осыпающемся песке. «Домовой» под выкрики‑здравицы вручил ей приз – сама тетушка Гу, заверенная «колокольней в рамке». Старушка выглядела очень довольной, по всему выходило, в поселке она считалась непревзойденной мастерицей летних песочных караваев. Неподалеку от Тима парень‑крот утешал свою подругу Тонику. Что же, вещь обычная.

За каравайными хлопотуньями скоро приглашены были бегуны в мешках. За ними – стояльцы на одной ноге, Тиму всегда прежде эта состязательная часть маскарада казалась самой затейливой. Прежде, но не теперь. Он смотрел и думал с тайной неприязнью, что перед ним, пожалуй, глупейшее из зрелищ, какое только есть на земле, и хорошо бы оно поскорее закончилось. А когда очередь дошла до соперничества на самый громкий крик, его одолело тяжкое уныние. Свет ты мой, неужто не выпадет ему избавления?! Он представил монотонную череду часов, дней и ночей, не различимых между собой, без просвета и без надежды, даже ворчливый «серв» Медиан виделся теперь ему премилым существом. Как же библиотеки, полные чудесных книг? Как же Подиум Поэтов? Как же захватывающее дух преодоление Коридора? Как же бескрайнее море, нашептывающее о тайнах отражающихся в нем небес? Как же они обойдутся без него, а он без них? Тим не мог вспоминать сейчас о покинутых друзьях‑приятелях, тем более об Анике и старом Фавне, это было бы нестерпимо и душевно‑гибельно. Он стоял, словно одинокий перст, указующий среди пустыни из человеческих тел, указующий сам на себя и не могущий отыскать, где же то место, в котором он существует.

Я удержал во сне, чего не должно видеть,

Чего не смел, рожденный, лицезреть,

Седой тоски прискорбную обитель,

И мертвый след на ледяном песке.

Постылой жизни гложущие годы

Терзали прелесть мыслящей природы.

Сложившиеся вмиг стихийные строки совершенно не понравились ему, зато привели к некоторому прояснению сознания. Не так уж все и плохо. Не так уж плохо все.

Человек являет подлинное совершенство лишь наедине с собой – так сказал ему однажды Лютновский, без лукавства и без подначки, в ответ на замечание Нинель, уж не чурается ли драгоценный бард их общества? А что было делать и где взять время, когда столько и сразу нужно всего узнать? Зато теперь времени у него навалом. Только на какое благое дело его употребить? А вот на какое. Он станет учить. Учить здешних обитателей, как в реальности жизни им сделаться людьми. По‑настоящему людьми. Он сам нарисует «Азбуку» и будет собирать их в круг, и показывать буквы, и соединять их в слова. Пусть сунется какой‑нибудь досужий «железный дровосек», Тим скоренько вырубит ему транслятор! И вот тогда многие удивятся, и откроют глаза, и выйдут из Вольера – презрев животное свое состояние, и им протянут руку, как братьям, и может быть, заодно с ними и Тиму простятся его грехи. Грома с небес он здесь не боится, подумаешь, высокоразрядный тонатор! Да он и не намерен нарушать ни одного из трех заветов. Радетелям на Вольер плевать, никаким просвещением особей заниматься они не собираются, вот Тим и возьмет эту постороннюю обязанность на себя. Долой «Азбуки» с пыльных чердаков, довольно невежества! Пусть знание пребудет доступным всем и каждому!

Мысли его все время сбивались с возвышенных, неисповедимых путей, их благородный строй нарушался дикими и оглушительными отрывистыми воплями. «Й‑а‑а! Й‑а‑а!», «У‑о‑о! У‑о‑о!», и все в таком же роде. Это продолжались состязания крикунов. Тим не имел намерения приветствовать победителя, потому скромно пробрался в задние ряды, а оттуда к пологому краю озера, присел на край одной из самоходных лодок. Ему было некогда, ибо в своей голове он строил рай земной для отверженных и обойденных.

Праздник между тем круглился к своему концу. Упорядоченные игрища закончились, и здешнему народцу была предоставлена на короткий срок возможность развлекаться кто во что горазд. Ничего особенного, малышня затеет прятки, а старшие до утра примутся скакать в бездумной пляске, пока шипучка не ударит им в ноги.

– Эй, детка, не хочешь с нами прокатиться? – вдруг прозвучал знакомый голос над его головой. Тим очнулся и посмотрел вверх.

К нему подошел рыхлый телом крот‑слепун вместе с проигравшей Тоникой, оба они дружелюбно указывали на другую сторону озера, словно приглашали Тима к бог весть какому озорству. Конечно, они знали, что Тим парень, а вовсе не девушка, но в этом заключалась нехитрая шутка – стоило поддержать, хотя бы ради собственной безопасности. Почему безопасности? Подумалось вдруг Тиму. Мир Радетелей дышал неприязнью к этому месту, но куда больше дышал страхом к нему. Однако сам Тим ничего похожего не испытывал. Он не страшился Вольера, возможно, потому что слишком хорошо знал его, и еще потому, что чувствовал себя не в пример могущественней и сильней его жителей. Но шутку все же решил доиграть до конца, пусть веселятся!

– Охотно! – с некоторым нарочитым жеманством ответил он и приторно захихикал.

– Вот и здорово! С нами еще Кос и Дрон, и Лилика, – крот‑слепун считал по пальцам, чуть нахмурившись от непомерного усилия. – Полная лодка выйдет.

– А ты кто такой? – на всякий случай осведомился Тим, делая вид, что под нелепым кротовым нарядом совсем не разглядел приятеля.

– Ага! – довольно прогудел тот под маской. – Знамо дело, наш «домовой» расстарался. Да это я, Шук, кто же еще! Неужто не признал?

– Не признал! – сокрушенно согласился Тим, чем, наверное, завоевал вечную признательность этого самого Шука.

– А ты кто будешь? Я тебя тоже не признал, – в ответ великодушно сообщил Шук и предположил: – Ты ведь Клем?

– Ну уж и Клем! – вроде бы обиженно отозвался ему Тим, рисковать он не хотел, потому продолжил розыгрыш. – Может, конечно, и Клем. Только на сегодня я Марийка, – отчего‑то назвался он именем Симовой подружки.

Мелкотравчатый крот захрипел, заперхал от смеха, Тоника вторила ему жеманным эхом – затея Тима пришлась обоим по сердцу. Несколько раз повторили на все лады: «Марийка! Надо же! Ух, чего удумал!»

Лодка, набитая под завязку ряжеными, мерно пересекала озеро. За ней еще одна, и еще. Видно, молодежи идея водного катания показалась занимательной. Парни во всю глотку распевали немудреные песенки, девушки плескали на них, зачерпывая из‑за борта ладошками черную непрозрачную влагу. Тим плескал тоже, чем еще больше способствовал общему бесшабашному настроению.