— Ещё как согласится. Тогда Казистому крышка!

— Так ему и надо, — резюмировал Лыков. — Будет знать, как титулярных советников динамитом взрывать!

Посмеялись, и Лыков с Эффенбахом уехали на Мясницкую. До поезда оставалось три часа. Сыщики заперлись в кабинете, куда надворный советник вызвал только своего помощника Никодимова. Алексей стал диктовать им под запись всё, что успел увидеть и услышать в московских притонах за время своих поисков. Начал с описания двух беглых, встретившихся ему в «Каторге», причём Никодимов сразу опознал по приметам Ваську, которого сыщик посадил на буфет. Дале пошли подробности о Верлиоке, Шайтан-оглы, Осмачкине, Ваньке-Пане… Ни один агент Эффенбаха никогда не проникал в те страшные места, которые Лыков спокойно обошёл за неделю. Сыскарей интересовало всё: где бывает Верлиока, как поставалена охрана «Арбузовской крепости», сколько лет Ассигкриту и какие пакгаузы на Москва-реке принадлежат Гурию Осмачкину. Лыков рассказал, что вспомнил. Он умолчал только о своих земляках Зарине и Беседине; не хотелось ему, чтобы Эффенбах укатал в тюрьму «робингудов».

— Ну всё, Алексей, пора тебе на вокзал, — сказал на прощание главный московский сыщик. — Спасибо тебе. Весь гадюшник переворошил! Попробуем теперь провести уборку… Жду на коронацию!

Лыков сидел в квартире Благово и с наслаждением распивал чаи. Он только что вернулся из бани, где отмыл все тяжелые воспоминания о пребывании в катакомбах. Прислуга Аграфена Нестеровна разбирала на кухне его перепачканные в земле вещи. Брюки и рубаху чинить было уже бесполезно, чемарка и пальто остались в Ивановской пещере. Уцелели только барейка и жилет. Поскольку жалование у чинов девятого класса невелико, Алексей слёзно просил тётушку отмыть его имущество.

Московскому приобретению Лыкова было строго сказано, что он больше не Федя-Заломай, а Фёдор Кундрюцков. И что он временно поступает в услужение к Благово и поселяется в угловой комнате. Никакого месяца ждать не надо: послезавтра Фёдор на один день возвращается в Москву, забирает мать и приезжает вместе с ней. Пока они живут на Театральной улице, а там будет видно. Специально нанятый отставной унтер начинает учить парня грамоте; а это такой строгости человек, что у него все выучиваются… Благово, когда услышал от Алексея в подробностях историю о поведении хлопца в подземельи, полюбил простака и тоже принял над ним шефство.

Утром Лыков привёз смущающегося от столичных впечатлений Фёдора в помещение Полицейского резерва в здании Александро-Невской части. В цейхгаузе парню подобрали форму, выдали шашку, револьвер и свисток. Когда тот переоделся и подошёл к зеркалу — обомлел. Форма городового и впрямь очень шла Феде-Заломаю. Его богатырская фигура приобрела монументальность, а лицо сделалось строгим и торжественным. Парень даже покраснел от удовольствия — он сам себе в таком виде очень нравился.

— Ну что, будешь теперь грамоте учиться? А то в городовые не примут.

— Угу.

— Ещё неплохо бы тебе, Фёдор, жениться и усы отрастить. Здесь это быстро делается!

Благово выдал Кундрюцкову десять рублей подъёмных и отправил, в сопровождении младшего дворника, в конфекционный магазин приодеться. Им же с Лыковым предстоял трудный разговор в начальственных кабинетах; нужно было подготовитьтся.

Монаршее повеление до сих пор оставалось не выполненным. Убийцы Макова ходили на свободе, арестовать их не удалось, хотя все улики были налицо. Показывать простреленный бок и излагать, как страшно быть погребённым заживо, не приходилось — это никого наверху не интересовало.

— Алексей, давай оттабаним[128]. Что мы имеем?

— Сторожку Пахома-Кривого. Кекинские дома. Артиллерийскую вдову возле Московской заставы. Ну, и Большой Сохатый может что-то разузнать.

— Начни с него. По данным Адресной экспедиции, он прописался в 6-й Рождественской улице. Чёрт, времени очень мало. Скоро коронация. Нас с тобой угонят на целый месяц в Москву, и Рупейто сможет тогда безнаказанно прогуливаться хоть по Невскому проспекту!

Тут в дверь постучали и вошла прислуга. Женщина уже в возрасте, она относилась к Лыкову по-матерински.

— Алёша, — спросила Аграфена Нестеровна, — эта вещь тебе нужная?

И протянула ему какой-то небольшой предмет.

— В жилетном кармане лежала.

Лыков недоумённо покрутил вещицу в руках. Крестик греческой формы, залитый белой эмалью; что-то очень знакомое…

— А! — наконец вспомнил он. — Это так, пустяки.

— Где ты его взял? — живо заинтересовался Благово, внимательно разглядывая вещицу.

— В сторожке Пахома-Кривого на полу нашёл. Я уж и забыл про него.

— Ты хоть знаешь, что это такое?

— Нет. Чей-то жетон. Там и номер на обороте имеется.

— Эх ты, тёмный человек. Это знак Общества Белого креста. Полное его название: «Общество попечения о нуждающихся семействах воинов, потерявших здоровье в мирное время». Соображаешь?

— Вот это фокус! А что, если Рупейто под новым именем укрылся именно там? С его наружностью только офицера и представлять.

— Правильно рассуждаешь. Купить поддельный указ об отставке несложно. А Общество Белого креста — это такая тихая заводь, куда полиция до светопредставления не заглянет.

Аграфена Нестеровна поглядела на сыщиков, махнула рукой и ушла по своим делам. Благово торопливо листал «Адрес-календарь за 1882 год».

— Ага, нашёл. Угол Кавалергардской и Очаковской.

— Поехали?

— Поехали. А ты как, уверен в себе? Насчёт Мишки… Может, подкрепление взять?

— Не надо подкрепления, Павел Афанасьевич! Кулаки аж чешутся. Шкуру сейчас с него спускать буду, без эфира; вам понравится. А вот вы прихватите для себя револьвер — Дубяга не подарок.

Через полчаса Благово с Лыковым входили в приёмную Общества Белого креста. Пустые коридоры, всюду тихо, благолепно и немного скучно… Председателем Общества оказался седой тщедушный генерал-лейтенант, на вид полный лимфатик[129]. Почему-то он совсем не удивился появлению полицейских.

— Скажите, ваше превосходительство, у вас не появился примерно с месяц назад новый сотрудник? Высокий, осанистый, лет сорока, имеет рыжие волосы и усы, а на щеке родинку.

Генерал пошамкал бесцветными губами, поглядел в потолок, потом ответил неожиданно бодрым голосом:

— Вы описываете моего помощника ротмистра в отставке Штакенбурга.

— Он бывший кирасир?

— Говорит, что из драгун, а по повадкам истинный кирасир. И это меня настораживало…

— При нём состоит обезьяноподобный денщик по имени Мишка?