– Идут, – прислушавшись к шагам в коридоре, тихо сказала Лара и тут же отпрянула от двери. Поступь своего мужа она тоже научилась различать уже очень давно.

Калигар вошел первым – все же это были его личные покои, но тут же с легким поклоном отступил в сторону, пропуская в комнату Искандера. Ожидавшие их царевна и мелья поднялись со своих стульев, приветствуя государя; подразумевалось, что он сейчас опустится в кресло и позволит им снова сесть, но царь остался стоять, задумчиво разглядывая склонивших головы девушек.

– Лара, ступай к себе, – велел Калигар, и женщина почти бесшумно исчезла за дверью.

Искандер скрестил руки на груди и прошелся по комнате. Наместник был прав: царевна поразительно быстро пришла в себя после случившихся с ней неприятностей. Более того, позволила себе очередную, неслыханную дерзость, и наверняка этому поспособствовала ее внезапно заговорившая подруга. Что ж, тогда ему стоит хорошенько проучить их обеих.

– Мне казалось, – обманчиво мягко проговорил царь, – что в столь поздний час девушка в вашем состоянии должна находиться в своих покоях: отдыхать, залечивать раны и…

– … и оплакивать утраченную невинность? – Солан подняла голову, и он заметил на ее губах легкую усмешку. – Возможно, вы правы, государь… но, хвала богам, на этот раз мне оплакивать нечего. А благодаря стараниям мельи и доброй госпожи Лары я чувствую себя намного лучше, чем утром.

– И вы потребовали разбудить меня только для того, чтобы сообщить эту приятную новость? – сдержанно поинтересовался Искандер, стараясь не показывать своего возмущения тем, что его дерзко перебила женщина. Царевна продолжала спокойно смотреть на него, словно не замечая, что нарушает все мыслимые и немыслимые правила.

– Нет, государь. Прежде всего, я хотела сообщить вам, что мой отец, государь Ангус, невиновен. Как я поначалу и думала. – Солан улыбнулась, и эта улыбка показалась царю до крайности самодовольной. – Он не приглашал северян в Кадокию и не приказывал их казнить. Скорее всего, отец даже не подозревал об их приезде в столицу. Он не заключал брачный договор с Владыкой шатров и не собирался выдавать меня замуж за его сына. Его вина исключительно в том, что он оказался слишком доверчив.

– Неужели? – теперь голос царя звучал почти ласково. Искандер неторопливо подошел к девушке, не отрывая от нее пристального взгляда. Его сапфировые глаза опасно потемнели. – Это вам рассказали эквистеры, которые застрелили пустынника и пытались вас изнасиловать?

Герика внимательно наблюдала за ним. Ей все больше казалось, что перед ней не мужчина, а готовящийся к прыжку хищник.

– Нет, – по-прежнему спокойно ответила царевна, и мелья в очередной раз поразилась ее выдержке. – Мне намекнул на это советник Флегий, по приказу которого был убит Йелло. Между прочим, в убийстве царевича он собирался обвинить вас, государь, и ваших людей. Как и в том, что намеревался сделать со мной, прежде чем тоже убить.

– Флегий? – Искандер недоверчиво посмотрел на нее и рассмеялся: – Старик?!

– Не такой уж старик, насколько я смогла убедиться, – пробормотала Солан и невольно содрогнулась, вспомнив слюнявые поцелуи и грубые пальцы, больно сжимавшие ее грудь. Но танарийский царь, похоже, не верил ни единому ее слову.

– Значит, близкий друг и советник от имени царя Ангуса заключил договор с Тенджи-артаном о вашем браке? И именно он пригласил северян на переговоры, попытался переманить их на свою сторону, а когда ничего не вышло, решил отравить? – насмешливо уточнил Искандер. – Хорошая история. У вас богатое воображение и изворотливый ум, царевна. Заговоры, дворцовые интриги, предатели… Чего только не придумаешь, чтобы защитить сомнительную честь своего отца! Вот только кое-что в этой замечательно продуманной истории не сходится. И очень жаль, что главный свидетель, советник Флегий, уже не сможет нам ничего рассказать: старик был так не вовремя – а может, как раз весьма своевременно! – убит одним из своих эквистеров!

Солан опустила глаза. Потом медленно подняла их и тихо, но внятно проговорила:

– Кадокийские эквистеры не убивали советника Флегия. Его убила я.

Не только мужчины потеряли дар речи, услышав подобное заявление, – Герика тоже выглядела ошеломленной.

– Калигар, – после долгого молчания произнес Искандер, – приведи сюда Кромхарта. Кажется, ситуация становится… интересной.

– Да, государь.

Хлопнула дверь. Танарийский царь, не торопясь, прошел вдоль стола и наконец-то сел. Устало провел ладонями по лицу и велел девушкам:

– Сядьте.

Он заметил, как заволновалась мелья, услышав о скором приходе вождя северян. Жаль, не было времени и возможности выяснить, что между ними произошло. Ясно одно: Рагнар не желает и слышать о бывшей невесте. А Герика? Не похоже, что ее беспокойство связано с ненавистью: здесь, скорее, замешано чувство вины и желание примириться. Что же она натворила? Или вождь отказался от девушки, узнав, что ее немота была лишь послушанием?

«Большая удача… не будет болтать, как все остальные бабы», – сразу всплыл в памяти их разговор.

Будет, Рагнар. Еще как будет.

В тишине время тянулось невыносимо медленно. Неожиданно Искандер кое-что вспомнил.

– Калигар сказал мне, что вам, мелья, знакомы те знаки – или рисунки, одним богам ведомо, которые содержатся в документе, найденном у советника Флегия. – При этих словах Солан резко подняла голову и с жадным любопытством взглянула на царя, а затем – на стол, где лежали свитки. – Возможно, написанное опровергнет или же подтвердит то, что рассказала царевна. Вы сможете перевести?

– Да, государь. – Герика поднялась со своего места и шагнула к столу: – Позволите мне взглянуть?

– Позволяю.

Девушка взяла свиток, развернула его, бегло просмотрела написанное, а потом придвинула ближе стул и села, сосредоточенно разглядывая каждый символ. Рука ее привычно потянулась за восковой дощечкой; Герика вытащила стило, придавила левой рукой то и дело сворачивающийся лист с одной ей понятными знаками и принялась неторопливо выводить буквы. Царевна внимательно наблюдала за ней.

А Искандер смотрел на царевну.

Вызванное усталостью раздражение улеглось, возмущение – как ни странно, тоже. Он разглядывал девушку, вновь ощущая, как сердце наполняется странной, необъяснимой нежностью. Солан оказалась совсем не такой, какой представлялась ему поначалу. Он видел в ней те черты характера, которые всегда нравились ему в женщинах: внутреннюю силу, выдержку, прямоту. Даже если она солгала, чтобы выгородить отца, ей пришлось проявить для этого незаурядный ум и сообразительность. А еще – любовь к человеку, который, скорее всего, подобного отношения не заслуживал.

Кажется, меня до сих пор удивляет то, что женская преданность и безусловная любовь не являются выдумкой сочинителей. Как же необратимо уродуют душу нанесенные в прошлом раны! Как же трудно восполняется почти до конца утраченная вера. И каким же далеким и невозможным выглядит счастье – когда на него уже нет никакой надежды…