В полдень 22 июня Московское радио, наконец, нарушило свое мирное вещание. По свидетельству Микояна, Сталин отказался выступить по радио с обращением к стране. Ему «нечего сказать народу». Заикающийся Молотов сказал притихшим огромным толпам, собравшимся у тарелок громкоговорителей: «Сегодня в четыре часа утра без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу и без объявления войны германские войска напали на нашу страну». Свое лаконичное выступление Молотов завершил словами, которые отозвались в миллионах сердец: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

23 июня Гитлер на своем поезде «Америка» отправился в специально подготовленную военную штаб-квартиру в Вольфшанце, в Восточной Пруссии. Он поделился с окружающими: «В начале каждой кампании открываешь дверь в темную незнакомую комнату. Никогда не знаешь, что прячется внутри». Тем временем Италия и Румыния объявили войну Советскому Союзу. Вечером этого дня в Москве был создан Совет по эвакуации. Его задачей стала передислокация полутора тысяч военных заводов и фабрик с территории Белоруссии и Украины на Урал и в Казахстан.

Руководство страны

Рассказы о том, что паника железной рукой охватила Сталина, не соответствуют документам. Никуда Сталин не уезжал и не прятался в забытьи. Журнал встреч определенно диктует его высокую активность даже в первый день войны. Он принимал генералов, он рассматривал различные предложения, он верил в Красную Армию. Но шок от удара был неимоверно велик. В тот самый день, когда Гальдер записал в дневник, что «судьба России решена за 14 дней». Сталин выступил по радио с знаменитым обращением «Братья и сестры…». Сталин слишком долго жил неподалеку от войны, чтобы отпустить нервы. Гремел стакан, передачу прерывали, но миллионы людей не знали иного выбора: вот человек, которому они вверили свою судьбу.

И все же поражения первых дней войны были нестерпимо болезненны. Пиком жестокого разочарования был седьмой день войны, воскресенье, 29 июня 1941 года. Обрыв коммуникаций с Западной группой войск вызвал невиданный вихрь у собравшихся в Комиссариате обороны генералов и политиков. Начальник Генерального штаба генерал Жуков разрыдался. Сталин уже не мог видеть происходящего и удалился на ближнюю дачу. Растерянные члены политбюро не видели выхода, как поехать к вождю. И кризис оказался пройденным. На следующий день был создан из пяти членов Государственный Комитет Обороны со Сталиным во главе (Молотов, Маленков, Ворошилов, Берия). Сталин возглавил Ставку.

Тремя направлениями теперь командовали Ворошилов (Северо-запад), Тимошенко (Запад), Буденный (Юго-Запад). Это был последний случай всемогущества командиров Гражданской войны, сблизившихся тогда со Сталиным в рядах Первой конной армии. Партийные вожди расположились так: Жданов на Северо-Западе, Булганин на Западе, Хрущев на Юге.

Реакция Запада

Британский посол Криппс, знавший о предстоящем, был уверен, что немцы предварят свое выступление суровым ультиматумом и Сталин согласится с любыми условиями германского ультиматума. Посол даже не собирался возвращаться в Москву. В случае, если война все же начнется, британский посол давал Советской России не более месяца. Британская разведка определяла срок сопротивления СССР в десять дней. Британский маршал Дилл полагал, что русские Могут продержаться не более шести недель.

Когда Черчилль проснулся утром 22 июня, ему сообщили о пересечении немецкими войсками границы Советского Союза. Стратегическая ситуация радикальным образом изменилась. Премьер тут же распорядился предоставить ему микрофоны Би-би-си в 9 часов вечера того же дня. Он начал составление речи еще утром и весь день обдумывал каждую фразу. У него не было времени консультироваться с военным кабинетом, да Черчилль и не ощущал необходимости в этом. В процессе подготовки речи секретарь спросил, как может он идти на установление союзных отношений с СССР — не помешает ли этому вся его прошлая деятельность? Черчилль ответил: «Ни в малейшей степени. У меня только одна цель — разбить Гитлера. Если бы Гитлер вторгся в ад, то я нашел бы, как защитить дьявола в палате общин». Составив текст, Черчилль, как обычно, отошел к послеобеденному сну. А вечером, выступая перед страной и всем миром, он сказал:

«Никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я за последние 25 лет. И я не отказываюсь ни от одного сказанного мною слова. Но все это бледнеет перед той гигантской картиной, которая разворачивается перед нами. Я вижу русских солдат, стоящих на пороге родной земли, охраняющих поля, где их отцы работали с незапамятных времен. Я вижу их, защищающих дома, где матери и жены молятся — да, да, бывают времена, когда молятся все, — за безопасность своих близких, за возвращение кормильца, своего защитника, своей опоры. Я вижу 10 тысяч деревень России, где средства к существованию добываются на земле с таким трудом, но где все же существуют человеческие радости, где смеются и играют дети. Я вижу надвигающуюся на все это ужасающую мощь германской военной машины. Отныне у нас одна цель, одна-единственная — уничтожение нацистского режима. Мы никогда не будем вести переговоры с Гитлером. И пока мы не освободим народы, находящиеся под его ярмом, любой человек или правительство, которое сражается против нацизма, получит нашу помощь, любой человек или государство, которое сражается против Гитлера, будет нашим союзником. Такова наша политика… Из этого следует, что мы окажем любую возможную помощь России и русскому народу, и мы будем призывать наших друзей и союзников во всех частях мира занять ту же позицию и следовать ей до конца».

В контексте мировой борьбы представляет интерес позиция США. После получения известия о нападении Германии на СССР чиновники государственного департамента США провели сутки в непрестанных дебатах. В заявлении американского дипломатического ведомства говорилось, что «коммунистическая диктатура» так же недопустима, как и «нацистская диктатура». В заявлении не было никаких патетических слов по адресу жертвы агрессии, но заканчивалось оно выводом, что США помогут русским, поскольку Германия представляет собой большую угрозу. Через два дня президент пообещал помощь Советскому Союзу, но подстраховал это обещание указанием, что официально советское правительство ни о чем еще не просило и что главным получателем американской помощи остается Англия.

Но не все было так просто в Лондоне и Вашингтоне. Как пишут англичане (историк А.-Дж.-П. Тейлор), «заявление Черчилля было встречено рабочим классом с энтузиазмом. На более высоком уровне ситуация была иной. Лидеры лейбористов превзошли консерваторов в недоверии к России, они не верили ни в ее искренность, ни в ее силу. В Военном кабинете только Бивербрук горячо поддержал Россию. Черчиллю и в голову не пришло (и в еще меньшей мере другим министрам), что Великобритания и США приобрели союзника, который выиграет для них войну против Германии».

Но и в Москве не сразу восприняли дружественность Запада. Американский посол Стейнгард цитирует слова Криппса, сказанные Сталину: «Десять лет взаимного недоверия не могут быть нейтрализованы в десять дней»[42].