решил воспользоваться телепатией и перехватить мысли Бернса, но не обнаружил ни одной. При этом я так перенапряг свой мозговой телепатический центр, что вообще потерял способность к телепатии. Заодно я потерял и объектив от фотокамеры и хотел использовать микроаппаратуру, спрятанную в носу. Но, вероятно, я потерял ее еще раньше, когда чихал, погружаясь в холодную воду.

От отчаяния я собрался немедленно позвонить вам. но под рукой не оказалось двушки. И поскольку мне не удалось выполнить ваше задание, у меня оставался только один выход — утопиться. Я бросился в воду, помня, что спасательную службу у нас можно дождаться только для того, чтобы вытащить утопленника. Но меня подхватили еще в воздухе и тут же доставили к врачу, который, осмотрев мои ноги в ластах, установил диагноз: плоскостопие. И надел на меня ортопедические сапоги, в которых я не мог плавать даже с костылями.

Маску акваланга с меня снимали под общим наркозом, вместе с передними зубами. А пересадку кожи уже делали потом. Поэтому голова у меня постоянно трясется, а временами дергается.

На операционном столе я пытался оказать врачу сопротивление, как вы нас учили. Но, должно быть, наши что-то перепутали, и струя из газового баллончика ударила в обратную сторону. Так что меня парализовало, и теперь я падаю в обморок каждую среду с пятницей. А по четвергам пою песни Пахмутовой на слова Добронравова.

В общем, сейчас я нахожусь в больнице, где я сейчас и нахожусь. Но несмотря ни на что прошу передать лично товарищу Леониду Ильичу Брежневу, что я готов выполнить любое новое ответственное задание.

Зиновий Вальшонок

(р. 1934)

Юнна МОРИЦ

Встреча с Вельзевулом

Там, где фонтаны голубые

кропят шипы

стихов и роз,

пастушки о фавнами рябыми

весь день целуются взасос.

И юный Дафнис в колкой хвое,

преодолев печаль и тлен,

который век у нежной Хлои

чего-то ищет меж колен.

Там, на самой себе зациклясь,

я, птица черного пера,

под вечер брякаю на цитре,

ем кашу манную с утра.

Потом на огненной качели.

суя мне в рот рахат-лукум,

меня качают Боттичелли,

Аменхотеп и Аввакум,

Бредет старик с ухмылкой клейкой

на цэдээловский привал,

что хитрою гиперборейкой

меня брезгливо обозвал.

Досужий критик. мерин сивый.

чтоб музу уложить в кровать,

хотел со мной с позиций силы

о бесовщине толковать.

Но оборотня Вельзевула

с хмельной повадкой пахана

я так по морде звезданула,

что понял он: ему хана!

И вот плыву сквозь мрак и морось

на межпланетном корабле,

гиперборейка Юнна Мориц.

к созвездьям Босха и Рабле.

Когда была я молодою,

я чушь прекрасную несла.

Теперь я сделалась седою,

но склонность к чуши не прошла.

Николай ДОРИЗО

Интербабушка

Вот, потрясая мирозданье,

под улюлюканье и свист

спешит бабуля на свиданье

вблизи отеля «Интурист».

— Попутал старую лукавый. —

рыдает дед, седой сатир. —

Тебя застукает легавый,

тебя ограбит рэкетир!

Эй, шлюха! — вслед орет гортанно,

вздымая кулаки, старик. —

Дешевка дряхлая! Путана!

Но ей до фени этот крик.

В колготках черных. в юбке мини.

с фирмовой сумкой на боку.

она, исполнена гордыни.

так отвечает старику:

— При этих ценах окаянных

ты, дурень, просишь пить и есть.

Что проку в наших «деревянных»?

Хочу валюту приобресть.

Мы будем сытно жить и вольно.

И, тряский позабыв трамвай,

на лимузине марки «Вольво»

с тобою въедем прямо в рай!

…Пошла вихляющей походкой

осуществлять благую цель.

Держитесь, юные кокотки!

Идет старуха на панель!

Александр КАБАКОВ

Извращенец

— А не знаешь, шо у вас тут, в этой Москве, можно достать лифчики и колготки или нема? — произнесла женщина в кошачьей маске, и мои глаза, притерпевшись к полумраку, отчетливей нащупали ее силуэт. Она стояла между первым и вторым этажом дома с нехорошей квартирой. Сколько я уже видел их, этих жлобских баб, набегавших в столицу еще в те полузабытые времена, когда они стояли в очередях — словно за хрустальными башмачками — за импортными сапогами, не рискуя налететь при этом на выстрелы из соседней подворотни. Это была какая-то ведьмовская комбинация Золушки и Мачехи одновременно.

Да и сам я, пожалуй, соединял в себе несовместимые черты полусумасшедшего Короля и обанкротившегося Принца.

— Ты где работаешь? — поинтересовалась она.

— В газете! — буркнул я.

— А, гонорарщик? — Неожиданно она выхватила у меня из рук «калашникова» и направила ствол мне прямо в лоб: — Давай, «зеленые», сука, или хотя бы «деревянные», журналист хренов! Это, блин, из-за таких гнид, как ты, все и началось! Сталин вам был плохой. Брежнев — плохой, Андропов, Черненко — все плохие. Один Горбачев вам был хороший. Убью интеллигента московского! Мы в Киеве к едрене фене зашиваемся с этими, блин, купонами да гривнами!

Мне почему-то вспомнились строки: «не потряхиваешь гривной, не грызешь своих удил…» Обезоруженный незнакомкой, я уже готов был вытащить ив кармана руку с тощим кошельком, когда в дальнем конце Патриарших раздался рев моторов. Мы вместе упали плашмя на каменный пол.

В подъезд, озираясь, забежал старослужащий в камуфляжной форме, таща за собой какой-то ящик со складской пломбой. «Дезертир, расхититель военного имущества». — сообразил я.

— Отец, — обратился я к нему шепотом, чтобы женщина не слышала, — лишнего «калашникова» или «Макарова» у тебя нет случайно?

— «Калашника» нет, загнал уже… И