Как взметнулся Петя, хватаясь за брата.

И как Ваня сделал то единственное, что сообразил. Разбудил сестру.

Он так привык, что Маша рядом, что она умная, сильная, взрослая, что она взяла на себя все проблемы… она ведь справится, правда?

Правда-правда…

Это сейчас он понимал, что была подстроена ловушка. А тогда…

Поди, сообрази спросонок. И время-то было выбрано подходящее, когда люди уже уснули, когда, вскочив с кровати, они принимают не самые умные решения, ближе к середине ночи. Какие уж тут размышления?

Ему хотелось бежать к матери, и Маша поддалась. Все же родня…

Не по крови?

А, какая разница! Те, кто родился в одной семье, частенько глотки друг другу готовы за старую чашку перегрызть, а он за Машу кому хочешь, что хочешь отгрызет.

Ага, нашелся один такой!

Как же Ване было горько и стыдно, что не понял, не сообразил, не распознал подвоха! А мог бы, еще как мог!

Когда они приехали, дом уже потушили. И мать…

Маша опять взяла все на себя и не пустила его к телу. И Ваня был ей за это искренне благодарен. Он смог бы и посмотреть, и опознать, если понадобится, но… кто бы хотел увидеть свою мать – такой?

Ваня не хотел.

Маша посмотрела, а потом…

Откуда взялась эта женщина?

Ваня сразу и не понял, что случилось. Но темный силуэт выступил из-за дома, а потом грохнуло нечто и начала оседать на землю Маша. И только тогда он понял, что это выстрел.

Один?

Или нет?

Ваня так и не понял. Но Маша падала, и единственное, что он смог – это упасть рядом с ней, прижать тело сестры к себе и закрыть. Пусть собой.

Пусть лучше он… лучше его…

Рядом тихо всхлипывал упавший навзничь вслед за братом Петя.

И голос Елпифидора Семеновича, раздавшийся рядом, прозвучал божественной музыкой.

– Все, закончилось. Малой, вставай… ох… а барышня-то как?

Ваня подскочил, словно его шилом ткнули со всей силы.

Как? КАК!?

Маша лежала на земле. И лицо у нее было спокойное-спокойное. Как будто…

И на платье было стремительно расползающееся черное пятно.

Неужели…?

Даже про себя это было слишком страшно сказать, и Ваня зажмурился, понимая, что он дрянь и трус, но… хоть минуту!

Хоть минуту той нормальной, спокойной и счастливой жизни – верните?! Пожалуйста…

– Так…

Сильные руки отодвинули его в сторону. Дотронулись до Машиного тела.

– Жива. Мелкий… Петька?

– Да…

– Рысью за фельдшером! Не то не успеет!

Как же Петя помчался! Только что был здесь – и вот уже его нет. И Ваня знал – найдет. Из-под земли достанет фельдшера, и все будет хорошо, только…

– Так. А ты, малой, иди сюда, – обратился строгий взгляд на Ваню.

– Д-да?

– Возьми. Прижми к ране и держи покрепче, понял? Она крови много потеряет…

Платье Маши было разорвано и на теле виднелась рана.

Какое оно – пулевое ранение?

Набухающая черной жидкостью дыра казалась небольшой, но отчего так много крови? Так страшно. Так…

Ваня послушно прижал к темному пятну что-то белое и с радостью увидел, как темных струек стало поменьше.

– Вот, как чуял, платок с собой захватил чистый, – прогудел околоточный. И направился куда-то в темноту. Туда, где возились и матерились пожарные.

Туда, где слышались хриплые крики и визги. Какие-то совсем уж нечеловеческие… свинью там, что ли, режут?

Маша ничего не слышала. Лежала молча, и Ваня этому даже был рад. Ей ведь так не больно, правда? Лучше, чтобы не болело…

Он и сам не понимал, что бормочет под нос.

– Сестренка, ты потерпи… ты только дождись, сестренка…

* * *

Фельдшер себя ждать не заставил. Почти прибежал… Ваня его помнил еще с тех времен, когда в доме появилась Маша. Опустился на колени рядом с телом, профессионально отодвинул Ваню чуть в сторону и сунул ему в руки большой фонарь.

– Свети!

Рядом, со вторым фонарем в руках, застыл Петя. А фельдшер осматривал рану, что-то делал… и Ваня понял, что все будет хорошо, когда звякнули инструменты. Какие-то… он бы и под угрозой жизни не смог понять, что делают с его сестрой, но он видел, что фельдшер спокоен. Не так бывает, когда умирает пациент…

Нет, не так.

Маша выживет?

Правда?

Он будет светить, чтобы фельдшер все видел, и Маша выживет! Обязательно! Она ведь будет жива, правда? Пока он не отпустит фонарь…

Глупо?

Смешно?

Пусть так. Но пальцы Вани закостенели на металлической рукояти. И когда ему что-то сказали, он даже не сразу понял, что именно.

А всего-то и надо было – погрузить Машу в коляску, уже можно, теперь это более-менее безопасно, и везти домой. А уж там заниматься всерьез, вытаскивать пулю, промывать рану и прочее…

Но это – там.

А здесь уже все сделано, ее можно будет довезти до дома без опаски. Что еще надо?

Ничего.

Откуда-то принесли дверь, на нее осторожно переложили Машу и понесли. И грузили ее так же осторожно.

Ваня не смог поехать с сестрой – места не было. Поехал Петя, втиснулся кое-как. А Ваня остался.

В голове было пусть и холодно. Мысли словно пеплом присыпали. Но одно он должен был сделать, точно…

Шаг, второй…

Вот и женщина, которая стреляла в его сестру.

Жена генерал-губернатора. Дарья Благовещенская.

Только вот спросить Ваня у нее ни о чем не мог. В этих глазах, в этом безумном лице не осталось ничего человеческого.

Безумное животное, и все этим сказано. Безумное страшное чудовище.

За что, как…

Бесполезно. Все – бесполезно.

* * *

Александр Викторович Благовещенский тоже вряд ли когда забудет эту ночь.

Вечер прошел плохо.

Александр сидел перед камином, грел в руках бокал с коньяком и думал, что жизнь пошла куда-то не туда. Не так она пошла, а где и когда – уже и не понять.

Казалось в молодости, весь мир перед тобой, а что оказалось?

Дарья…

Он помнил, как впервые увидел Дашу – краснеющую, смущенную, растерянную… и пожалел. Не полюбил, нет. Но понял.

Вот стоит перед ней человек, который станет ее мужем. Стоит, смотрит, а что от него ждать? Как с ним жить?