Но он, однако, не сдался. Несмотря на дождь, он, тщательно выбирая дорогу, обошел все участки, на которых можно было производить высадку растений в грунт и укладку дерна. Каждое утро он непременно присутствовал у Бернэма на обязательном сборе ответственных исполнителей. Его упрямство и погода свели на нет достигнутое ранее улучшение здоровья. «Меня угораздило простудиться, отчего я ночью не сомкнул глаз из-за ломоты в костях, а сейчас могу поддержать силы лишь тостом и чаем, – писал он в пятницу, 28 апреля. – К сожалению, качество выполненных нами работ проверяет почти непрекращающийся дождь». Тем не менее все, словно одержимые, готовились, позабыв обо всем, к открытию, назначенному на понедельник. «Странно видеть за работой маляров и художников, стоящих на лестницах и лесах под проливным дождем, – писал Олмстед. – Многие промокли до нитки, и, как я думаю, их изображения сразу же покрывают продольные и косые полосы». Он обратил внимание на то, что большой Колумбов фонтан на западной оконечности центрального водоема все еще не закончен, несмотря на то, что именно этому фонтану отведена одна из основных ролей в церемонии открытия. Пробное включение фонтана было назначено на следующий день, субботу. «Фонтан ни с какой стороны не выглядит готовым, – писал Олмстед, – но, как ожидают, его струи заиграют перед президентом в следующий понедельник».

Что касается работ, выполняемых непосредственно его подразделением, то и здесь Олмстед был разочарован. К этому времени он рассчитывал сделать намного больше. «На меня обрушивается поток не совсем заслуженной критики, причем от таких людей, как Бернэм, которых никак нельзя считать глупцами. Причиной этой критики является складывающееся у них впечатление от незаконченной работы и незавершенных композиций», – писал он. Олмстед видел, что многие места в парке все еще выглядят как необработанные проплешины и работы впереди невпроворот – эти проплешины и провалы в грунте были видны каждому, но когда он слышал об этом от других, и в особенности от человека, которого он ценил и уважал, это действовало на него крайне удручающе.

* * *

Срок окончания работ оставался неизменным. Слишком много было вложено в это дело, поэтому ни у кого и мысли не возникало о возможности переноса даты. Согласно плану, церемония открытия должна была – должна будет — начаться утром в понедельник парадным шествием от Петли до Джексон-парка, возглавлять которое будет новый президент Соединенных Штатов Гровер Кливленд. Один поезд за другим прибывали в Чикаго, привозя государственных чиновников, принцев, магнатов и олигархов со всего мира. Президент Кливленд прибыл со своим вице-президентом и целой свитой высокопоставленных чиновников, сенаторов, руководителей военных ведомств. Все они прибыли с женами, детьми, друзьями. Капли дождя превращались в пар, падая на черные бока локомотивов. Носильщики вытаскивали огромные чемоданы из багажных вагонов. Караваны черных, блестящих под дождем экипажей вытянулись бесконечно длинным строем вдоль улиц, сходящихся у городского железнодорожного вокзала. Их красные фонарики в ореоле дождевых капель призывали только что прибывших, сообщая, что экипаж свободен. А время неумолимо шло вперед.

Вечером 30 апреля, когда до дня открытия оставалась всего одна ночь, один британский журналист по имени Ф. Герберт Стид побывал на территории выставки. В Америке фамилия Стид была хорошо известна благодаря Уильяму Стиду, брату Герберта, бывшему редактору лондонской «Пэлл-Мэлл газет» и недавнему основателю «Ревью оф ревьюс». Герберт, которому было поручено освещать церемонию открытия выставки, решил произвести разведку территории, на которой будет работать выставка, чтобы заранее получить более подробное представление о ее топографии.

Шел проливной дождь, когда он вышел из экипажа и вошел в Джексон-парк. Везде горели огни, словно окутанные дождем. На месте красивых тропинок, спроектированных Олмстедом, теперь виднелись прудики и протоки, образованные миллиардами падающих с неба капель. Сотни черных пустых товарных вагонов стояли, освещенные цепочками огней. Пиломатериалы и пустые ящики, на которых видны были остатки пищи, недоеденной рабочими, громоздились повсюду.

Все виденное вызывало не только оторопь, но и недоумение. Церемония дня открытия выставки была назначена на завтрашнее утро, однако все вокруг было завалено хламом и мусором, «все пребывало в состоянии, – писал Стид, – полнейшей незавершенности».

А дождь, не переставая, лил всю ночь.

* * *

Позже, в воскресенье утром, когда дождь еще продолжал колотить по стеклам, редакторы утренних выпусков ежедневных чикагских газет подготовили смелые, набранные жирным шрифтом заголовки завтрашних исторических номеров. Никогда еще со времени Чикагского пожара 1871 года городские газеты не уделяли столько внимания какому-то одному событию. Но кроме этого, необходимо было уделить внимание и обычной повседневной работе. Менее опытные наборщики отливали и размещали по разделам объявления, предложения знакомства и всякого рода рекламу на внутренних полосах. Некоторые из тех, кто в эту ночь занимался малыми объявлениями, обратили внимание на сообщение об открытии нового отеля, еще одного здания, построенного наспех с единственной целью – заработать на ожидавшемся потоке гостей выставки. Этот отель, по крайней мере, был расположен в удобном месте – на пересечении Шестьдесят третьей улицы и бульвара Уоллес, откуда было совсем недалеко до ворот выставки, если ехать по недавно проложенной Аллее Л.

Владелец дал своему отелю название: «Отель Всемирной выставки».

Май – октябрь 1893 г.

23 блестящих черных экипажа стояли в желтой грязи на Мичиган-авеню перед отелем «Лексингтон». Президент Кливленд сел в седьмое ландо [166]. Бернэм и Девис заняли места в шестом. Они оба старались держаться спокойно и с достоинством, хотя до сих пор так и не избавились от взаимного недоверия, а их упорная борьба за высшую власть на выставке так и не выявила победителя. Герцог Верагуанский, прямой потомок Колумба, сел в четырнадцатый экипаж; герцогиня разместилась в пятнадцатом экипаже вместе с Бертой Палмер, сияющие бриллианты которой излучали, казалось, вполне ощутимое тепло. Мэр Гаррисон, сопровождаемый радостными криками горожан, уселся в самый последний экипаж. Прочие предварительно отобранные важные персоны рассаживались в остальные экипажи. Процессия медленно двинулась в южном направлении по Мичиган-авеню, а улица позади нее превратилась в волнующееся море из 200 тысяч жителей Чикаго, пеших, конных, сидящих в фаэтонах, легких одноместных и двухместных экипажах с откидным верхом; люди до отказа набились в городские омнибусы и пассажирские экипажи, обслуживающие дальние маршруты. Многие тысячи других людей заполнили поезда и ярко-желтые вагоны, построенные компанией «Иллинойс Сентрал» специально для того, чтобы доставить как можно больше людей на выставку – такие вагоны назвали «скотовозками». Каждый, у кого был в кармане белый носовой платок, размахивал им, а белые флаги свешивались с каждого фонарного столба. Мокрые полотнища флагов свешивались и с фасадов зданий. Полторы тысячи «колумбийских гвардейцев» в новой униформе, состоявшей из бледно-голубых холщовых накидок, белых перчаток и полосатых черно-желтых кепок, встречали толпу и с вежливым добросердечием направляли всех к Административному зданию, увенчанному высоким позолоченным куполом.