почувствовал. Он просто давил и давил со всей силы.

Боевик явно не ожидал такого странного хода, широкий лоб рассекла морщина, но свободная рука уже подняла нож. Положение не самое удобное, зато теперь наемник может бить прямо в шею…

Вдруг рука противника, сжатая кистью Андрея, задрожала, потом Игорь задергался, как в лихорадке. Он странно выгнулся, закинув голову назад, и страшно, сдавленно закричал.

Огневский подумал, что в первый раз слышит его голос.

«Питерса»-Игоря крутило секунд десять, а потом он обмяк и повалился на грязный асфальт, словно мертвый. Ошарашенный Андрей наклонился к нему, нащупал пульс – живой, просто без сознания.

«Я забочусь о тебе», – вспомнил он слова бывшей невесты. Что это еще такое? Почему? Ай да Маша… Нет сил ломать над загадкой и без того мутную голову.

«Если доживу до завтра, свяжусь с ней и все выясню», – пообещал себе Огневский, сковывая руки и ноги Игоря одноразовыми наручниками. Противник хоть и лежит как мертвый, но все-таки дышит, а значит, еще опасен.

А потом пришлось забыть про все вокруг, даже про поверженного врага, над которым вроде бы принято торжествовать. В жизни после победы обученный боец занимается менее пафосными, но более важными вещами.

В следующую пару минут для Андрея существовал только индивидуальный перевязочный пакет, который ему, как и всем бойцам, выдал Нынг перед операцией.

Нужно было залататься, пока не истек кровью. Огневский сорвал с пояса подсумок, дрожащими руками расстегнул молнию, стал вскрывать стерильные упаковки. Головокружение уже вернулось с удвоенной силой. Стоя на коленях, он, как смог, обработал и перевязал рану в боку.

– Чё спирта-то не положили?.. – пробурчал, вставая, держась за больное место.

Мир плыл и качался.

– П-первый, от-тветь… – запинаясь, проговорил Огневский в рацию. – Я с задней стороны здания. Ранен, но в безопасности. Как вы?

В ответ зашипело.

– Окей, кхап, – послышался голос Нынга. – Встретили сопротивление, подавили. Идем к тебе, держись.

– Можете уже не торопиться… – усмехнулся Андрей.

Пришлось опереться об стену, в ушах гудело.

А в следующий миг в голове словно взорвался фугас – так стало больно. Глаза залило белым.

«Удар в висок», – успел подумать Огневский.

Тот же самый, каким он совсем недавно хотел отключить «Питерса».

Потом белое в глазах стало черным, и сознание погасло.

Время перестало существовать. Поэтому невозможно сказать, как долго Андрей находился в этой темноте. Но вот время возникло и потекло снова, темнота перестала быть сплошной, начала медленно синеть. В ней загорелись мутные разноцветные огоньки, проступили длинные прямоугольные формы.

Андрей сразу понял, где он и когда, – Китай, особый автономный район Гонконг, пять лет назад. Пожалуй, лучшее время в жизни.

Еще манят и удивляют чудеса Азии, еще увлекает ответственная работа, а в многоязычной международной толпе, населяющей этот «Лондон Востока», можно забыть про войну и уголовное преследование в родной стране.

Огневский лежит на диване, в усталости и полудреме, смотрит на город в панорамное окно. На прямоугольниках небоскребов загораются огни, отражаясь в гладкой воде бухты Виктория. Джунгли, подступающие прямо к фешенебельным улицам, окутываются туманом.

Над лучшим городом мира, соединившим яркость Востока с комфортом Запада, сверхсовременную цивилизацию – с горами и лесом, сгущаются сумерки.

Вставать не хочется, но кто-то настырно звонит в дверь.

Андрей поднимается – ох, как раскалывается голова! Надев шелковый халат с драконами – купил недавно в Пекине, шик! – идет, слегка покачиваясь, в прихожую.

Топать недалеко. В этом муравейнике дороже всего стоит пространство, и даже апартаменты бизнес-класса, за которые компания платит кучу гонконгских долларов, по метражу не больше двушки в хрущевке.

Открывает дверь. Несколько мгновений на него смотрят огромные карие глаза на темном лице.

– Gosh, baby, you look like shit! [О Господи, милый, как ты херово выглядишь! – англ.]

За эту прямоту, редкую на Западе открытость в чувствах и выражениях, он ее и любил.

Они познакомились пару месяцев назад, когда начальство Андрея решило оформить всем работникам корпорации какую-то очень мудреную страховку. Его, как зама начальника по безопасности, отправили этим заниматься – договариваться с одной из крупных страховых компаний.

Андрей никогда не был переговорщиком, но у него, как ни странно, получилось сойтись на хороших условиях. А заодно завести очень нежные отношения с одной из работниц страховщика.

Ее звали Феникс.

В семьях черных американцев все реже давали новорожденным привычные в США англосаксонские имена. Зачем называть детей именами тех, кто в цепях привез твоих предков в Америку, чтобы продать в рабство? Но и исконные, африканские имена тоже как-то не особенно прижились.

В итоге многие родители стали выбирать красивые слова из истории и мифологии, а иногда вообще выдумывали новые, лишь бы звучало приятно. Так подруге Огневского досталось имя мифической огненной птицы, и оно ей весьма подходило.

Феникс была из набирающего силу сословия internationals, «международных людей», которые по многу лет живут в разных странах, меняя места работы.

Выросла в Нью-Йорке, отучилась на врача, после пары лет работы прокляла американскую систему здравоохранения, с всевластием страховщиков и фармацевтических компаний, переехала в Азию.

Американцы всегда казались Андрею скучноватыми, слишком довольными, без ярости и грусти, придающих глубину характеру.

Но Феникс разрушила его стереотипы – у нее и того и другого было в избытке. Она ругала США похлеще, чем ругают бывший Союз русскоязычные эмигранты. Жаловалась на ужасные школы, дебилизацию населения, всепроникающий белый расизм и мужской шовинизм.

Смысл большинства ее обид был Андрею непонятен – он на той стороне океана не бывал и тамошними реалиями не интересовался. Но эмоции были настоящие, очень ему близкие.

«И у нее, и меня в душе своя война, – думал Огневский, – это нас объединяет. А кто за что воюет, похоже, не так уж и важно…»

Больше всего его тронули рассказы о том, как она работала когда-то медсестрой скорой помощи в так называемых Projects – черных трущобах Нью-Йорка, где огнестрельные и пулевые ранения были самым обычным делом.

– Вот уж похудела я тогда, – грустно улыбалась Феникс, – после каждой смены долго еще есть не могла… Когда чувствую, что совсем силы кончаются, запихну в себя полплитки шоколада, запью стаканом воды – и нормально.

Так встретились и остались вместе два озлобленных, страдающих, страстных человека.

Пресловутой «африканской страсти» или какой-то особой «романтики» в их отношениях не было. Были прямота, теплота и взаимное уважение. Этого оказалось достаточно.

– Опять твои проклятые тренировки? – спрашивает Феникс, глядя на его помятую физиономию. Огневский успел переодеться, они сидят в модно обставленной крохотной кухне и пьют чай. Феникс была в этом деле знатоком, вот и сейчас