Наступил день, когда Кэти не смогла заплатить двадцать центов страховому агенту. Он давно знал семейство Ромли и был посвящен в обстоятельства Кэти.

– Я не хочу, чтобы ваши полисы аннулировали, миссис Нолан. Особенно после того, как вы столько лет исправно выплачивали страховку.

– Но вы ведь не станете их аннулировать, если я один раз ненадолго задержу платеж?

– Я не стал бы. А компания станет. Слушайте! А почему бы вам не получить наличные по детским полисам?

– Я не знала, что это можно.

– Об этом мало кто знает. Люди просто прекращают платить взносы, а компания помалкивает. Проходит время, и компания присваивает уже выплаченную сумму. Меня уволят, если узнают, что я рассказал вам об этом. Но я так рассуждаю: я страховал вашего батюшку и вашу матушку, всех вас, сестер Ромли, и ваших мужей, и ваших деток. И уж не знаю, сколько раз я носил туда-сюда ваши записки про болезни, роды и смерти. Я уже чувствую себя членом вашей семьи.

– Да, это правда.

– Значит, так и поступим, миссис Нолан. Вы получаете деньги по детским страховкам, а свою продолжаете выплачивать. Если что-то случится с вашим ребенком, не приведи господь, вы уж сумеете его похоронить. А если что-нибудь случится с вами, не приведи господь, дети не смогут похоронить вас без страховки, верно?

– Нет, не смогут. Свою страховку я должна сохранить. Я не хочу, чтобы меня похоронили, как бродягу на Поттеровом поле. От такого позора они никогда не оправятся, ни они, ни их дети, ни дети их детей. Так что я сохраню свой полис, а с детскими поступлю, как вы советуете. Скажите, что нужно сделать.

Двадцать пять долларов, которые Кэти получила по детским страховкам, позволили им прожить до конца апреля. До рождения ребенка оставалось пять недель, до конца учебного года – восемь. Эти восемь недель требовалось на что-то жить.

Трое сестер Ромли собрались на семейный совет за столом на кухне у Кэти.

– Я бы охотно помогла, – сказала Эви. – Но вы же знаете, дела у Вилла идут неважно после того, как его ударила лошадь. У него прохладные отношения с хозяином, а с парнями он вообще не ладит, и так получилось, что для него не нашлось лошади. Ему дали работу в конюшне – выметать навоз и собирать битые бутылки. За это он получает всего восемнадцать долларов в неделю – а с тремя детьми на эти деньги не пожируешь. Я сама время от времени подрабатываю уборкой.

– Я постараюсь что-нибудь придумать, – начала Сисси.

– Нет, – решительно оборвала ее Кэти. – С тебя довольно и того, что ты взяла маму к себе.

– Верно, – сказала Эви. – Мы с Кэти очень переживали, что она живет одна и ходит убираться ради нескольких пенни.

– От мамы ни расходов, ни хлопот, – ответила Сисси. – А мой Джон совсем не против того, чтобы она жила с нами. Конечно, зарабатывает он всего двадцать долларов в неделю. А сейчас еще ребенок. Я хотела вернуться на свою прежнюю работу, но мама уже стара, она не справится с ребенком. Ей ведь восемьдесят три. Я выйду на работу, если найду человека, с которым можно оставить маму и малышку. А как только выйду на работу, я смогу помогать тебе, Кэти.

– Ты не можешь работать, Сисси. Это исключено, – сказала Кэти.

– Есть только один выход, – заговорила Эви. – Забрать Фрэнси из школы, и пусть она оформит разрешение на работу.

– Но я хочу, чтобы она окончила среднюю школу. Мои дети будут первыми Ноланами с дипломом об образовании.

– Но диплом нельзя есть, – возразила Эви.

– А нет ли у тебя поклонника, который помог бы тебе? – спросила Сисси. – Ты ведь очень хорошенькая, имей в виду.

– Точнее, будет хорошенькая, когда разродится и вернет фигуру, – уточнила Эви.

У Кэти промелькнул в уме образ сержанта Макшейна.

– Нет, – ответила она. – Нет у меня никаких поклонников. И никогда не было, за всю жизнь один Джонни.

– Тогда делать нечего, нужно послушаться Эви, – заключила Сисси. – Мне ужасно жаль, но тебе придется отправить Фрэнси на работу.

– Если она не закончит год, она не сможет поступить в девятый класс.

– Что ж, – вздохнула Эви. – Пойдет в католическую благотворительную школу.

– Если дело дойдет до того, что нам с детьми придется просить помощи у благотворителей, я законопачу все окна и двери, подожду, когда дети уснут, и открою газ, – тихо произнесла Кэти.

– Не смей так говорить, – возмутилась Эви. – Тебе что, жить надоело?

– Нет, не надоело. Но я хочу жить ради чего-то. Я не хочу получать благотворительный паек, чтобы были силы дотянуть до следующего пайка.

– Тогда возвращаемся к тому, с чего начали, – сказала Эви. – Фрэнси должна выйти на работу. Именно Фрэнси, потому что Нили только тринадцать и ему не дадут разрешение.

Сисси положила руку на руку Кэти.

– В этом нет ничего страшного. Фрэнси умная, много читает, она и без школы как-нибудь не пропадет.

Эви поднялась из-за стола.

– Слушай, нам пора идти, – она положила на стол сорок пять центов. Предвидя возражения Кэти, она прикрикнула: – И не воображай, что это подарок. При случае надеюсь получить их обратно.

Кэти улыбнулась:

– И нечего так кричать. У сестры я могу взять деньги.

Сисси подошла к Кэти, наклонилась, чтобы поцеловать ее на прощание, и засунула в карман фартука доллар.

– Если я понадоблюсь, пошли за мной, и я тут же приду, хоть среди ночи, – сказала Сисси. – Только пошли Нили. Девочкам не безопасно ходить по темным улицам мимо угольных сараев.

Кэти осталась одна за кухонным столом и сидела за ним до глубокой ночи. «Мне нужно продержаться два месяца… всего два месяца, – думала она. – Это совсем немного. За это время родится ребенок, и я снова смогу работать. За это время дети закончат учебный год. Когда я сама смогу распоряжаться своим телом, я не попрошу Тебя, Господи, ни о чем. Но сейчас мое тело распоряжается мной, и мне приходится просить Тебя о помощи. Два месяца… всего два месяца…»

Кэти подождала, когда появится ощущение внутреннего тепла, которое означало, что связь с Богом установлена. Но напрасно. Она сделала еще одну попытку: «Дева Мария, мать Иисуса, ты же понимаешь все. У тебя тоже был ребенок. Пречистая Дева…» Кэти подождала. Опять ничего.

Кэти положила доллар Сисси и сорок пять центов Эви на стол. «Этого хватит нам на три дня, – подумала она. – А потом?..» Не отдавая себе отчета, она прошептала: «Джонни, где бы ты ни был, приди к нам на помощь… в последний раз…» Она снова подождала, и на этот раз ощущение внутреннего тепла появилось. И Джонни действительно помог им.

Макгэррити, хозяин бара, никак не мог забыть Джонни. Не то чтобы его мучила совесть, вовсе нет. Он никого не затаскивал в свой бар силком. Если не считать того, что петли были так хорошо смазаны, что стоило задеть дверь – и она гостеприимно распахивалась, он не использовал никаких особых приманок по сравнению с владельцами других баров. Бесплатная закуска у него была не лучше, чем у других, и развлечений он не предлагал никаких, кроме тех, которые затевали сами посетители. Так что совесть не мучила Макгэррити.