— Вы пьете из черепа?!

— Мы преклоняемся перед духом своих врагов, почитая их головы, — самым обыденным тоном объяснила Бриса. — Ведь голова — это вместилище души.

Кельты почти не обращали внимания на своих пленниц. Им и в голову не пришло выказать уважение своей знатной пленнице, усадив ее на почетное место. Правда, о том, чтобы надеть на нее цепи или связать ее, речь тоже не шла. Савии было велено прислуживать за столом, но Валерия избегла этого унижения. Кое-кто из сидевших у стола грубоватых мужчин поглядывал на все с восхищением, явно завороженный ее красотой, зато их вождь старательно делал вид, что не замечает ее. Такое полное безразличие немало поразило ее. И даже слегка задело. «Я могла бы воткнуть нож прямо в глаз кому-нибудь из них», — мрачно думала она, сидя за столом. И однако, что-то подсказывало ей, что это вряд ли так легко, как кажется с первого взгляда: несмотря на суету и гвалт, царившие за столом, Валерия сильно подозревала, что чья-нибудь мускулистая рука наверняка успела бы вовремя отвести удар… или кто-то, заметив ее движение, успел бы крикнуть. А через мгновение ее бы наверняка прикончили на месте. Пришлось смириться. Зверски проголодавшись, Валерия набросилась на еду, с изумлением наблюдая за тем, с какой свободой и внутренним достоинством держатся женщины. Ничуть не смущаясь и не обращая внимания на мужчин, они болтали между собой, хвастались, обменивались только им одним понятными шутками, непринужденно высказывали свое мнение обо всем на свете: о пастбищах для скота, о погоде, которая нынче выдалась на диво. И о свирепости римлян. Одна-единственная кавалерийская турма могла бы уничтожить их всех, решила Валерия. Однако, припомнив, как захватившие ее в плен воины в мгновение ока перерезали всех римлян, и беспомощность тех, кто поспешил ей на выручку, она благоразумно решила не торопиться с выводами.

Стоило ей только вспомнить обстоятельства, при которых она стала пленницей, как всколыхнувшиеся воспоминания напомнили ей о смерти бедняги Клодия. Бессмысленная гибель юноши наполнила ее душу печалью. Подлый варвар убил ее самого близкого друга, а она не смогла его защитить! Позволил себе усомниться во власти ее супруга! Этот Арден — поистине злейший враг Рима! Валерия украдкой бросила взгляд на этого человека, горделиво восседавшего во главе стола и наслаждающегося своим триумфом. Что ей делать? Просто жить среди них, покорно ожидая решения своей судьбы, как советует Бриса? Или попытаться как-то дать знать, что она еще жива и ждет, когда ее освободят? Или же бежать и попытаться самой добраться до дома?

Хотя мужчины, окружавшие ее со всех сторон, оказались на первый взгляд совсем не такими страшными, как она ожидала, была среди них одна женщина, о которой этого никак нельзя было сказать. Это была кельтская красавица с гордой и величественной осанкой и гривой огненно-рыжих волос. Валерия уже ловила на себе ее взгляд, полный такой жгучей ненависти, что стыла кровь, но всякий раз женщина немедленно отворачивалась и ее взгляд неизменно устремлялся к сидевшему во главе стола Ардену. Что ж, все понятно, промелькнуло в голове у Валерии. «Забирай его, если он тебе нужен», — хотелось ей сказать. Однако, как она заметила, вождь не обращал на красавицу никакого внимания. Если эта огненноволосая колдунья рассчитывала приворожить его взглядом, то ей это не удалось. Валерия, незаметно наклонившись к уху Брисы, спросила, кто она такая.

— Это Аса, — буркнула Бриса, ловко разделывая кинжалом кусок свинины. — Возлюбленная Каратака. Однако пока еще не невеста, хотя она очень надеется, что это скоро произойдет. Оружием она владеет не менее ловко, чем я сама, так что не советую становиться ей поперек дороги. А еще лучше дружи с Брисой — особенно если Аса станет твоим врагом.

— Она очень красивая.

— Да. И к тому же привыкла, что мужчины заглядываются на нее. А сейчас они не сводят глаз с тебя. Так что постарайся не оставаться с ней наедине.

Устав проклинать римлян, кельты принялись петь. Это были старинные баллады, повествующие о великих свершениях и туманных далях об огнедышащих драконах и неведомых, свирепых диких зверях. Немного насытившись, Валерия заметила, что сидевшие за столом ели достаточно умеренно — не так, как римляне, которые в подобных случаях отличались отвратительным обжорством. Савия, сновавшая вокруг стола и взбудораженная последними событиями, перевернувшими их с Валерией жизнь, безостановочно ворчала, и Бриса начала уже с неудовольствием кидать в ее сторону косые взгляды. Наконец ее терпение лопнуло.

— Убирайся вон, свободная римлянка, иначе заплатишь штраф за свой жир!

У Савии отвисла челюсть.

— Это как? — растерянно пролепетала она.

— Слишком жирного человека, такого, кто не в состоянии сражаться, мы, кельты, считаем попросту бесполезным. Он обязан платить штраф. Тело — это отражение бога. Хочешь есть много — изволь платить. И будешь платить до тех пор, пока не похудеешь настолько, чтобы набирать жир снова.

— Но я не имею никакого отношения к кельтам!

— Будешь иметь — если докажешь, что и от тебя есть польза. А если нет — станешь платить как все.

Савия, оглядев стол, с некоторым колебанием отодвинула подальше тарелку.

— Какие вы жестокие! — плаксиво пробормотала она. — Приготовить столько всяких вкусных вещей и даже не дать человеку попробовать их!

— Только римляне готовы вечно набивать брюхо. А мы, кельты, едим ровно столько, сколько нужно, чтобы утолить голод. Именно поэтому по вашу сторону Вала вечно царит голод — земля голая, деревья вырублены, источники ушли под землю. А здесь у нас все, как задумывали боги, — поют птицы, и цветы радостно тянутся навстречу солнцу.

— Но если вы снимаете богатый урожай, стало быть, вы должны и есть лучше.

— Я могу развести и костер двадцать футов в высоту, только какой в этом смысл?

Было уже довольно поздно, и у Валерии слипались глаза, однако сидевшие за столом явно не собирались расходиться. По деревянным ставням гулко барабанил дождь, и Валерия подумала, что большинство членов клана решили, что по этому поводу можно будет поспать подольше. Похоже, время здесь не имело особого значения.

В зале царил дух товарищества. Большую часть кельтов связывали родственные узы, в этом маленьком сообществе у каждого из них была своя роль — рассказчик, шутник, воин, кудахчущая над всеми сразу мать семейства, кудесник, певец, стряпуха, — которую каждый прекрасно знал. Всем им были прекрасно известны сильные стороны и слабости друг друга, каждый знал, что чувствует и чем дышит его сосед за столом, знал его прошлое, и все общались между собой словно равные. Сама же Валерия чувствовала себя лишней, униженной, она отчаянно скучала по дому, ей хотелось одного — забраться в постель, завернуться с головой в шерстяное одеяло и выплакать свое горе. Она искала возможность улизнуть из-за стола и укрыться у себя в комнате, чтобы поплакать в одиночестве, но прежде чем ей удалось это сделать, хлопнула дверь, и в комнату ворвался порыв холодного воздуха, возвещая о появлении нового гостя. Валерия оглянулась. У порога стоял человек. Он был с ног до головы закутан в забрызганный грязью плащ, лицо скрывал низко надвинутый капюшон. Вновь прибывший потопал ногами, и капюшон немного сполз. Это оказался мужчина, костлявый и изможденный, выражение лица у него было суровым и замкнутым. Судя по всему, он промок до костей. При его появлении шум в зале мгновенно стих.