Хороший – да. Очень хороший – тоже. Но недотягивая до термина, который использовал Прохор.

А еще смущал поисковик… Каждый на учете. И чаще всего в системе.

Тогда он не прошел по цепочке до конца, остановившись на том, что они что-то упускают.

Расплата за это упущение оказалась кровавой.

Ящик стола он закрыл мягко, хоть и хотелось все вокруг крушить. Вытянул из-под рубашки цепочку с висевшим на ней амулетом. Качнулся с пятки на носок и обратно, принимая окончательное решение.

Прохора убирали, потому что он представлял реальную опасность. Именно Прохор, а не стрелковый клуб, чья тревожная группа следовала за Сашкой практически по пятам.

Этот факт делал картинку четкой и ясной. Стрелковый клуб – это князь Трубецкой и Тайная коллегия. Прохор – великий князь Михаил, в чьем ведении находилась внутренняя безопасность империи.

Похоже, бумаги, которые должен доставить Игнат, могли привести значительно выше, чем они думали раньше.

Поймав себя на том, что сделанный вывод не только не испугал, а словно бы открыл второе дыхание, Андрей сжал амулет.

Трубецкой его, конечно, за самоуправство по голове не погладит, но это будет потом.

А пока…

Пока у него в приоритете были жизни Сашки и Игната.

Великий князь Михаил Алексеевич внушал. Как и его царственный брат Владимир. В отличие от Федора и Павла – младших, оба пошли в отца. И не только телом – мощным, крепким, но и характером. Без излишнего самодурства, но как скала. Если уж сказано, то спорить бесполезно. Как говорится, надо было думать раньше.

Но при этом поспешными решениями ни тот ни другой не страдали. Изучали, смотрели с разных сторон, взвешивали.

Простой обыватель императора Владимира едва ли не боготворил. Как минимум, так было до недавнего времени, ознаменовавшегося страшнейшим за всю историю империи терактом.

Подобное отношение распространялось и на остальных членов императорской семьи. Великий князь Михаил исключением не был, если только с некоторым добавлением. Отвечал он за внутреннюю безопасность, так что опасение вызывал. И не столько у обывателя, сколько у родовитых, которым приходилось туго, попадая ему на заметку.

К сожалению, пугало не всех. Будь иначе, не требовались бы Тайной коллегии такие, как Трубецкой. Не просто абсолютно преданные империи и императору, но и готовые, когда необходимо, идти до конца. И необязательно своего.

– Отец?

Чтобы увидеть лежавшую на столе бархатную папку с торчащим из нее уголком гербовой бумаги, Трубецкому не требовалось оборачиваться. И так стояла перед глазами.

«Подателю сего…» Полномочий у него и до этого дня было достаточно, теперь же они становились практически безграничными. Главное – результат, все остальное…

Великий князь был категоричен – вещественные свидетельства, проливающие свет на связь родовитых с воинственной кликой Персии, Турции и Афганистана, должны оказаться в столице не позднее конца недели.

Какой ценой?

В данном случае она не имела значения.

– Отец? – повторил Александр, продолжая, судя по звукам, стоять у открытой двери кабинета.

Как тот стучал, князь слышал. Вот только горло давило спазмом, не давая говорить.

Не от страха давило, от ответственности. И хотя Трубецкой понимал, что кто-то должен, но…

Ответственности он тоже не боялся, просто осознавал, как именно оправдывается подобное доверие.

– Рано ты. – Князь все-таки нашел в себе силы развернуться и посмотреть на сына.

Он бы предпочел не вовлекать близких в решение стоявших перед ним задач, но не всегда получалось именно так, как хотелось.

К тому же Александр – наследник, что накладывало на него определенные обязательства. Да и влез сын в его проблемы по самое не могу. Жалей не жалей, а из песни слов не выкинешь.

– Не до отдыха, – мягко заметил отпрыск, намекая на ситуацию с их подопечной.

На взгляд Трубецкого, ситуаций с подопечной было две. В одной речь шла о безопасности Александры, с некоторых пор воспринимавшейся весьма спорно. В другой – о ее будущем, в котором просто должны были появиться семья и дети.

Не нравились Трубецкому обе. И если во второй вопрос стоял лишь о кандидатуре возможного супруга, что было вполне решаемо, то первая грозила в любой момент выйти из-под контроля.

Это осознавал Хлопонин, это понимал сам Трубецкой, об этой говорил на утренней встрече великий князь Михаил.

Причина всем троим тоже была известна. Игнат Воронин, бывший когда-то Воронцовым, и те самые бумаги, возвращение которых в реальность должно было стать для кого-то приговором.

И если до самого Игната дотянуться не так просто – прикрытие операции продумывали до мелочей, то его дочь Александра вполне могла оказаться тем ключиком, который без труда откроет дверь верности не только самого Игната, но и тех, кого он называл побратимами.

К тому же появился и отягчающий момент, до некоторых пор выглядевший совсем неочевидным – уровень, на котором находился враг и который они отслеживали по косвенным признакам.

Трубецкой был уверен – против играет кто-то из старых родов, посчитавших, что император своей властью ограничивает их влияние.

Последние события показали, что враг может находиться выше. И это не просто удручало, это заставляло задаваться вопросом: настолько ли жизнь в империи такова, каковой она казалась?

Для всех в России, включая даже тех, кто всегда знал значительно больше остальных, императорский род был монолитом.

– Отвез Катерину? – Заставив себя вернуться в «здесь и сейчас», Трубецкой указал сыну на диван.

Александра, как раздражающий фактор, своих возможностей не исчерпала. И это делало ситуацию еще сложнее. Просто взять и вывести ее из расклада они не могли.

– Да, – закрыв дверь, прошел внутрь Александр.

Прежде чем присесть, бросил взгляд на ту самую лежавшую на столе папку.

Что находилось внутри, увидеть он не мог, но хватало и внешнего антуража. Золотые уголки говорили сами за себя.

– Тебя можно поздравить? – сев, кивнул Александр на стол.

Трубецкой хмыкнул – почти угадал, чертенок.

Гербовых бумаг в папке было две. И в одной тот самый указ о присвоении чина действительного тайного советника, о котором подумал сын.

– Можно, – кивнул он, переставляя кресло от столика ближе к дивану.

– Ты не выглядишь довольным, – опять не ошибся Александр.

– Время для этого не лучшее, – пристраиваясь в кресле, небрежно бросил Трубецкой. Подавшись вперед, оперся одной рукой на колено. – Что у тебя с ней?