Это слегка смягчило ее, но лишь к нему, не ко мне.

— Это… очень мило с вашей стороны, сэр. Спасибо. — Она покосилась на конверт и чуть улыбнулась. — Никогда не путешествовала первым классом. Мой папа, он обычно говаривал… — И, будто поймав себя на слове, вновь посуровела. — Я уже пойду, сэр. Если это все.

Доктор кивнул:

— Мне очень жаль, что вы не можете остаться. — Она повернулась было, но он добавил: — Мисс Девлин… — Из другого кармана доктор извлек свою визитную карточку и вручил ей: — Я управляю — школой, можно так сказать, — в центре города. Для молодых людей, которым хочется или необходимо изменить свою жизнь. Здесь адрес и номер телефона. Если пожелаете когда-либо снова оказаться в Нью-Йорке и будете заинтересованы в подобной… помощи, пожалуйста, без промедления звоните или заходите.

Кэт посмотрела на карточку, и лицо ее снова озлобилось, но она заставила себя улыбнуться.

— Да, я слыхала о вашем заведении, доктор. — Она посмотрела прямо на него. — Слыхала, что вы им больше не заведуете, вот что.

Тут я немедля вмешался и подтолкнул ее к двери со словами:

— Ну давай уже, Кэт.

— Так что кто бы говорил, доктор, — бросила она через плечо. — Это еще вопрос, кому тут требуется помощь.

Я запихнул ее извивающееся тело в лифт, захлопнул дверь, с грохотом закрыл решетку и, едва не сорвав ручку управления, отправил нас вниз.

— Ты не имеешь никакого права так разговаривать, — прошипел я сквозь зубы. — Он просто хотел помочь, Кэт, будь оно все проклято. Что с тобой такое? Разве трудно позволить кому-нибудь помочь тебе?

— Не нужна мне ничья помощь! — завопила она. — Я уж как-нибудь сама о себе позабочусь, если ты не против!

— Да неужели? Что ж, усилий ты прикладываешь чертову прорву!

— Может, тебе так и не кажется, но я не прислуга, и пока еще не плюхалась в реку пьяная в задницу! Так что отвалил бы ты, а, Стиви? Оставь меня в покое!

Она снова отвернулась и сглотнула пару слезинок, пытаясь отдышаться. Потом посмотрела на конверт у себя в руке и вскрыла его.

— Пересчитаю-ка я, — объявила она, лишь из желания ужалить меня побольнее. — Хм. Первый класс. Черт, да я смогу продать это и купить три билета… — И тут она различила мелкий шрифт на краю документа: — Что это — «не… подлежит передаче… и… возврату…»? Что все это значит?

Сам я до сих пор был порядком взвинчен, так что просто выложил ей напрямик:

— Это значит, что ты не можешь никому продать его или обменять на деньги — вот что это значит!

Слова эти должны были ранить, и было ясно, что так и вышло.

— Хочешь сказать, на случай, если я все наврала про тетку и просто хотела заполучить побольше денег на марафет, да?

Мы доехали до первого этажа. Я ухватился за ручку решетки, но, прежде чем открыть ее, вспомнил последнее необходимое:

— Нам нужно знать, когда эта женщина будет у Пыльников. Так, чтобы ночью и наверняка.

— Ну что же, — тихо ответила Кэт, стискивая зубы. — Раз уж это все, что вас волнует… Завтра у них шумный вечерок выдастся. День рожденья Гу-Гу. Она будет там. Я — нет. Теперь-то можно мне идти?

Я распахнул решетку, ни слова не говоря в ответ. Она лишь посмотрела на меня и будто покачала головой, потом стремительно выскочила из кабины.

— Прощай, Стиви! — бросила она, все еще не перестав злиться.

Будь все как обычно, я бы за ней бросился, но в тот вечер во мне просто не нашлось подобного желания. На то имелась масса причин, часть из которых я понял уже в ближайшем будущем, а чтобы на самом деле постичь остальные, мне понадобились годы. Но и сегодня я продолжаю размышлять о том, как могли бы обернуться события, если бы я побежал…

Я дал себе несколько минут, потом поехал обратно наверх. Когда я вышел из лифта, меня ждала мисс Говард, и пока остальные толпились вокруг бильярдного стола, глядя на детектив-сержанта Люциуса, который в свою очередь уставился в микроскоп, она подвела меня к окну.

— Стиви, — тихо спросила она, — все в порядке?

Изо всех сил стараясь сдержать приступ раздражения от мысли, что все и каждый в комнате оказались посвящены в мои личные дела, я лишь всплеснул руками и вытер пот со лба:

— Да, мисс. Во всяком случае, будет…

Я продолжал пялиться в пол, так что не могу поклясться, но я чувствовал, что мисс Говард пытается заглянуть мне в лицо.

— Я в тебе не ошиблась, — сказала она, от чего я поднял глаза и увидел, что она улыбается. — В дуру бы ты не влюбился.

— Нет, мисс, — отвечал я. — Хватит и того, что сам дурак.

— Не говори так, — быстро отозвалась мисс Говард, прикасаясь к моей руке. — Ее поведение дураком тебя не делает. Она умная девочка, твоя Кэт — умная и независимая, в мире, который хочет, чтобы она была тупой и покорной. Да еще и хорошенькая. Достаточно хорошенькая, чтобы всерьез рисковать, стараясь жить своей жизнью, — и достаточно умная, чтобы думать, будто может справиться с опасностями, сопутствующими этому риску. Но она не может. И никто не может. Так что планы ее в итоге причиняют больше всего страданий ей самой — почти так, как, возможно, задевают и тебя.

Я ударил кулаком по оконной раме и, совершенно отчаявшись, задал вопрос, ответ на который уже знал:

— Но… она же могла выбрать другой путь, если бы только захотела, разве нет?

— Теоретически — да, — кивнула мисс Говард. — Только спроси сам себя, Стиви: если бы доктор не предложил тебе другой путь, разве бы ты сам его выбрал?

Я отвел взгляд, не желая отвечать честно и не зная, что еще сказать. По счастью, детектив-сержант Люциус сделал дальнейшую беседу излишней:

— Да! — громко сообщил он всей комнате. — Да, это оно… это оно! Безупречное сходство!

Мы с мисс Говард обернулись: он оторвал взгляд от своего микроскопа, и потное лицо его сияло, как у ребенка:

— Она там — без вопросов, девочка там, в этом доме!

Маркус едва не выдрал брата из кресла, чтобы самому взглянуть в микроскоп, а Сайрус и доктор бросились пожимать Люциусу руки. Мисс Говард и я подбежали тоже и теперь дожидались своей очереди посмотреть в хитроумную штуковину на бильярдном столе. Когда я наконец уселся, чтобы ознакомиться, то оказался, признаться, в итоге несколько разочарован — ведь все, что я смог разглядеть, смотрелось как два смутных куска бечевки или веревки одинаковой длины; но, уверен, тренированному взгляду то, что я видел, представлялось во много раз увеличенными волосками с одной и той же детской головки — головки Аны Линарес.

Итак, наконец мы заполучили доказательство, а вместе с ним — и открытый путь к прямым действиям; и как ни пугала меня все предшествовавшие дни сия перспектива, сейчас же возможность отложить все несущественное в сторону и обратить, наконец, усилия на вторжение в дом вполне подняла мне настроение.