В темноту передо мной тянулась лестница. Я не хотел тащить с собой громоздкую лампу — и без того хватало хлопот с одним Майком, — впрочем, у меня была свеча и спички, но мы приметили, что освещение над входной дверью снаружи дома было электрическим, и сочли, что свет, вероятно, проведен и по всему строению, учитывая его малый размер. Так что я коснулся одной рукой стены и начал медленно спускаться во тьму; глаза мои постепенно привыкали и искали осветительные устройства. Где-то на полпути я наконец углядел одно: прямо у лестницы, прикручено к потолку подвала, легко достижимо с того места, где стоял я. Вернувшись назад, чтобы закрыть дверь, я пригнулся и включил свет, затем продолжил спуск по ступенькам.

Я едва успел достичь грязного пола, как Майк зашевелился в мешке намного возбужденнее и принялся попискивать.

— Тише, Майк, — прошептал я, — подожди минуточку.

Оглядевшись, я обнаружил, что выполненный мистером Муром чертеж подвала вполне заслуживает доверия: видно было лишь печь, стоящую у разделительной несущей кирпичной стены, какие-то шкафы с чем-то вроде старых банок с краской, садовый инструмент (ржавый, что, в общем, и неудивительно), стол и стулья — в еще более плачевном состоянии, чем те, что наверху, — небольшая коллекция картинных рам, пустых, а также массивный деревянный стеллаж, полный жестянок с консервами. Единственным, с чем Мур ошибся, оказался пол, но эту ошибку было легко понять: несмотря на то, что пол был цементным, его покрывал слой копоти и грязи настолько толстый, что его можно было запросто принять за голую землю.

И никаких признаков никакого младенца — и никакого намека на то, что он тут когда-либо побывал.

Майк в мешке уже метался в настоящем припадке; я опустил взгляд и увидел его мордочку, высовывающуюся между затянутыми завязками.

— Давай, Майк, давай, настало твое время, сынок, — проговорил я, растягивая завязки. Я успел ослабить всего одну, как он уже выскочил наружу, стремясь на пол и двигаясь точно так, как при первой нашей встрече — будто весь состоял из жидкости. Он спустился по моей ноге на землю, вытянул нос повыше, потом быстро обежал большую печь. Замерев на мгновение, приподнялся на задние лапы, маленькие черные глазки секунду-другую изучали помещение. Потом он пронесся за мебелью и вокруг нее, через картинные рамы и вверх по стенке одного из старых шкафов.

Я, недоуменно нахмурившись, посмотрел на него.

— В чем дело, Майк? — спросил я, но он лишь описал еще один круг по комнате — точь-в-точь слепая собака в мясницкой лавке из пословицы: чует да найти не может. Потом он добрался до полок с консервами, стоявших у кирпичной стены рядом с печью, и я подумал, что с ним может приключиться апоплексический удар. Он вспрыгнул на одну из полок, нырнул между банок, появился вновь и перескочил на соседнюю полку цепким, быстрым как молния движением — но ни с того ни с сего вдруг снова метнулся на пол и опять вокруг этой штуки.

Сколько времени у меня ушло на то, чтобы понять, что же передо мной, — не знаю, но сколько бы там ни было, все равно вышло слишком много, ведь мне следовало обо всем догадаться, лишь только я увидел эти полки. В конце концов, у меня было слишком много подсказок: цветочные ящики в воскресенье, зловещий задний двор, нечистая кухня, гостиная, скудно обставленная и гостеприимная как бараки «Приюта для мальчиков» — не говоря уж обо всех этих разговорах насчет характера сестры Хантер, в которые я был посвящен. Все это были части одного целого, равно как и стеллаж с консервами — но потребовался полуобезумевший хорек, чтобы до меня наконец дошло…

— Ну-ка, минуточку, — пробормотал я, подходя к полкам. — Консервы? Кого она пытается надуть?

Я схватил с полки одну из банок, отвернул жестяную крышку с резиновым ободком — и, заглянув внутрь, обнаружил толстый слой плесени поверх содержимого. Скривившись, я быстро закрутил крышку и проверил еще одну банку — лишь для того, чтобы наткнуться внутри ровным счетом на то же самое. Я осмотрел еще две жестянки с разных полок, а когда понял, что все они в одинаковом состоянии, отступил на секунду, обдумывая увиденное. Потом посмотрел на Майка — тот по-прежнему скребся под стеллажом, сначала впереди, затем по одну сторону, по другую, натыкаясь лишь на бетон, но не обращая внимания ни на что другое.

— Ага, — прошептал я, снова подходя ближе. — Ну что ж… — Глубоко вдохнул, навалился на угол стеллажа, напрягся, чтобы сдвинуть его от перегородки, и…

И ничего. Я попробовал снова, вложив в новую попытку весь свой вес, но результат вышел не лучше прежнего. С тем же успехом я бы мог пытаться сдвинуть дом. Оглядевшись, я остановился взглядом на ржавых садовых инструментах и схватил старую мотыгу. Попытался просунуть кромку ее лезвия в узкую щель между задней стенкой стеллажа и кирпичами — лезвие не вошло. Я постарался протолкнуть ладонью, и в итоге немного преуспел — но когда навалился на конец деревянной рукояти мотыги и потянул ее, чтобы лезвие отодвинуло полки от стены, инструмент разломился. И главное-то — сломалась не деревянная рукоять, а металлический черенок лезвия, полдюйма кованой стали.

— Что за чертовщина?.. — пробормотал я, уставившись на мотыгу.

Ну ладно, это было странно — но я-то за свою жизнь поучаствовал не в одном ограблении, чтобы понимать: когда перед тобой оказывается сейф, а инструментов, чтобы вскрыть его, при себе нет, ты не станешь ошиваться вокруг, ломая голову. Я сгреб в охапку все еще скребущегося Майка — тот, похоже, вообразил, что не справился с работой, на которую был нанят, и что было сил сражался со мной, пока я совал его обратно в мешок и как следует затягивал завязки. Вернувшись к лестнице, я успел подняться наполовину, как вдруг…

Выстрелы. Я похолодел, уже начав было прикидывать, как объясню свое присутствие в подвале. А потом понял: это не выстрелы, а шутихи, там, снаружи. Должно быть, прямо на улице, судя по громкости. С облегчением выдохнув и вновь обретя способность двигаться, я потянулся выключить подвальное освещение, потом осторожно прокрался наверх к двери и открыл ее — промасленные петли повернулись бесшумно.

Вновь оказавшись в гостиной, я расслышал смех кучки детей с улицы. Потом запустили еще шутих — звук их был резким и пугающим по сравнению с отдаленным глухим громом крупных фейерверков за рекой. Я быстро огляделся. Дитя мы этой ночью не получим, я это прекрасно понимал, но и уйти с пустыми руками я позволить себе не мог. Должно же найтись хоть что-то…

Я покосился на секретер и вспомнил, что говорил Маркус: если эта Хантер додумалась накрыть его, прежде чем пригласить их войти, ясно как день, что там для нас определенно кроется нечто полезное. Из кармана штанов я извлек коллекцию отмычек, кинулся к секретеру и отпер замок крышки раньше, чем даже мне самому казалось возможным.

Когда я откинул крышку, первой реакцией моей оказалось разочарование: там не было ничего, кроме писем в маленьких деревянных ячейках да стопки бумаги на обветшалом сукне столешницы перед ними. Прежде чем обратно все закрыть, я решился превозмочь свой воровской инстинкт, говоривший о бесполезности подобных вещей, и подхватил почитать кое-какие бумаги — поступив, как впоследствии выяснилось, мудро.