Эмри, рассеянно слушая, как они обсуждают меры по стабилизации положения в секторах, вытащила записку из разорванного конверта с отметкой Киберпочты России и ещё раз посмотрела на единственную строчку письма.

«Если я не могу спасти тебя от морального падения, от физического — могу». Это было нелепо. И это заставило её улыбнуться. Она хотела бы сказать, что впервые тогда поверила в его искренность, но на самом деле это произошло гораздо раньше: в тот момент, когда Эмри, очнувшись всё на той же крыше, получила от него координаты своих родителей и дочери и тут же, как смогла, воспользовавшись слухом о своей смерти, по фальшивым документам въехала в Одиннадцатый сектор.

Слишком поздно было начинать новую жизнь. Эмри так долго укоренялась в своих убеждениях, боясь отступить от той несуществующей версии себя, которую она когда-то оставила в Третьем секторе, что не заметила, как сама окружила себя фантастическими образами: близких, которые никогда её не простят, Гения, который не мог её понять и потому не заслуживал её доверия, наконец, себя, загнанной в угол, из которого нет и не будет никакого выхода. Не всё можно было исправить, и слишком поздно, неправильно, неуместно было начинать теперь новую жизнь. Но разве неправильность когда-то могла её остановить?

Эмри на мгновение закрыла глаза и подумала о том, что, наверно, в прошлой жизни она сделала что-то очень хорошее, за что в этой получила столько шансов исправить хотя бы часть своих ошибок.