Самый большой интерес у него вызывали два вопроса: во-первых, можно ли сохранить хотя бы малую долю разума и сознания при отсутствии головного мозга (скажем, в спинном мозге или нервных узлах) и, во-вторых, существует ли неосязаемая и нематериальная связь между хирургически разделенными частями тела, ранее составлявшими единый живой организм. Поиск ответов требовал постоянных и обширных поставок экспериментального материала в виде свежерасчлененных человеческих тел. Поэтому Герберт Вест и отправился на войну.

В конце марта 1915 года, ночью, в полевом госпитале за линией фронта недалеко от Сент-Элуа, произошло невероятное событие. По сей день я спрашиваю себя: а было ли это на самом деле и не стал ли я жертвой безумного, дьявольского наваждения? В восточном крыле временного строения, напоминавшего барак, Вест организовал особую лабораторию, право на которую он выхлопотал под предлогом разработки новых радикальных методов лечения страшных увечий, до сих пор считавшихся безнадежными. Там он ставил свои эксперименты, орудуя, словно мясник, окровавленными шматами человеческих тел. Я так и не сумел привыкнуть к тому, насколько спокойно и легко он берет в руки и перекладывает с места на место некоторые предметы. Бывало, оперируя солдат, Вест творил настоящие чудеса. И все же с куда большим удовольствием он делал другие операции, о которых никто не знал и которые не отличались человеколюбием. Порой из лаборатории доносились необъяснимые и неестественные даже для войны звуки; приходилось их как-то оправдывать. Например, звучали револьверные выстрелы, типичные для полей сражений, но подозрительные на территории госпиталя. Дело в том, что доктору Весту не требовалось, чтобы воскресшие пациенты прожили долгую жизнь. И уж тем более он не хотел демонстрировать их посторонним. Кроме тканей человеческого тела, мой приятель использовал в опытах ткани эмбрионов рептилий, которые он научился удивительным образом поддерживать в жизнеспособном состоянии. Их фрагменты, отделенные от организма, были более склонны к изолированному существованию, чем ткани человека, а потому вызывали огромный интерес у Веста. В самом темном углу лаборатории стоял чан, закрытый крышкой, под которым располагалась горелка странной конструкции — что-то вроде инкубатора. Чан этот был до краев наполнен бесформенной клеточной тканью рептилий, которая постоянно увеличивалась в объеме, бурно вздувалась и выглядела отвратительно.

Той ночью, о которой я хочу рассказать, в руках у нас оказался великолепный образец для эксперимента — мужчина, одновременно сильный физически и превосходно развитый в умственном плане, что не оставалось сомнений в крайней чувствительности его нервной системы. Я увидел в этом иронию судьбы: человек, о котором идет речь, был тем самым офицером, который помог Весту получить желанное назначение, и к тому же нашим коллегой. Более того, некогда он тайно изучал теорию реанимации, отчасти под руководством Веста. Майор сэр Эрик Морланд Клапам-Ли имел орден "За безупречную службу" и был самым выдающимся хирургом нашего корпуса. Когда известие о тяжелых боях в районе Сент-Элуа достигло штаба, его спешно командировали к нам в госпиталь. Майор немедленно вылетел на место назначения вместе с бесстрашным лейтенантом Рональдом Хиллом. Однако перед заходом на посадку самолет был сбит. Падение выглядело очень эффектно и ужасно. Тело пилота было обезображено до неузнаваемости, зато труп хирурга остался практически целым, за исключением одного нюанса — голова буквально висела на волоске. Вест с жадностью заграбастал себе это тело, некогда бывшее его другом и собратом но ученому цеху. Меня бросило в дрожь, когда я увидел, как он окончательно отделяет голову-мертвеца от туловища и кладет ее в дьявольский чан, полный упругой клеточной ткани рептилий, чтобы сохранить в свежем состоянии для дальнейших экспериментов, а затем продолжает возиться с обезглавленным телом на операционном столе. С помощью шприца Вест ввел в него свежую кровь; соединил несколько вен, артерий и жил, торчащих из рассеченной шеи, а потом прикрыл страшную рану, пересадив на нее кусок кожи с неопознанного трупа, одетого в офицерскую форму. Я знал, для чего нужны все эти процедуры: Вест хотел выяснить, сможет ли тело погибшего коллеги, лишенное головы, проявить признаки высокоорганизованного сознания, которым, вне всяких сомнений, обладал сэр Эрик Морланд Клапам-Ли. Человек, который и сам прежде интересовался теорией реанимации, обратился ныне в бессловесный труп; ему предстояло стать наглядной иллюстрацией данной теории.

До сих пор я в мельчайших подробностях помню эту страшную картину: Герберт Вест в зловещем свете электрических ламп склонился над обезглавленным телом, чтобы вколоть в его левую руку реанимирующий раствор. Впрочем, у меня не хватило бы слов для красочного описания этой сцены. Даже если бы я попытался, непременно лишился бы сознания от отвращения: операционная наполнилась ужасом и безумием; всюду были расставлены и разложены предметы самого зловещего вида; скользкий пол едва не по щиколотку залит кровью и мелкими фрагментами человеческих тел; а в углу, среди черных теней, на тускло мерцающем и будто злобно подмигивающем сине-зеленом пламени зрело, пухло и пузырилось жуткое вещество, полученное из клеточной ткани неведомых рептилий.

Новый экспериментальный образец — Вест повторил это несколько раз! — обладал превосходно развитой нервной системой. На него возлагались большие надежды. Когда труп несколько раз судорожно дернулся, я увидел, что на лице Веста отразилось несвойственное этому человеку лихорадочное возбуждение. Полагаю, он ожидал, что на сей раз ему предстоит окончательно убедиться в справедливости своей теории о том, что сознание, разум и личность способны существовать независимо от головного мозга. Иными словами, Вест верил, будто в человеке нет никакого объединяющего центра, который можно было бы назвать душой; что человек — не более чем машина, оборудованная нервной системой, состоящей из нескольких секторов, каждый из которых имеет определенную самостоятельность. И вот теперь с помощью одного-единственного триумфального эксперимента он намеревался перевести сокровенную тайну человеческой жизни в область мифологии. Труп между тем все сильнее содрогался и под нашими жадными взглядами вдруг начал совершать поистине жуткие движения: его руки беспокойно взметнулись вверх, ноги вытянулись, а все мышцы дергались и извивались, как в неведомом танце. Картина была отвратительная. Затем жуткое безголовое существо широко взмахнуло руками; смысл этого жеста был понятен — он выражал отчаяние, осознанную и осмысленную безнадежность. Нам предстало очевидное, неопровержимое свидетельство абсолютной справедливости теории Веста. Нервная система подопытного явно "вспоминала" последние действия, которые он успел совершить в конце жизни, пытаясь выбраться из падающего самолета.

Что именно произошло потом, я уже никогда не смогу вспомнить. Это могла быть галлюцинация, вызванная шоком от взрыва германского снаряда, который в тот самый момент угодил в здание госпиталя и разрушил его до основания. Теперь установить правду невозможно. По официальным же данным, кроме нас с Вестом, не выжил никто. Сам Вест до своего недавнего исчезновения предпочитал думать именно так, но порой его мучили сомнения: странно, что два человека увидели одно и то же. Событие, ужаснувшее нас, казалось, не было таким уж страшным, если бы не его последствия.