политическая игра. Но не думал я, что зацепит меня этими игрищами. Видимо, Алексей Борисович Куракин упоминал мое имя перед будущим императором, вот потому и вышло так.

Могло быть и иное. В этом времени стихи пишут многие. Это повальное увлечение можно было бы сравнить с тем, как некоторый промежуток времени были популярны социальные сети в моем мире будущего. Мало кто решается публиковать свои творения. Одни не считают нужным издаваться потому, как критично смотрят на свои произведения и опасаются общественного остракизма, иные стихи в печать не берут. Да и мало возможностей для публикаций. Еще десять лет назад было проще, когда еще работали издания Николая Ивановича Новикова

А я подал стихи в редакцию Московского университета и там их приняли. Так что, весьма вероятно, кто-то из высших чинов захотел посмотреть на конкурента Гавриила Державина. Мог и он сам захотеть взглянуть на меня, но сомневаюсь, что у секретаря, пусть и Ее Императорского Величества, есть такие возможности, чтобы прислать гусар в дом князя Куракина и нахально схватить его секретаря.

Тут наглость нужна, чувство вседозволенности и наплевательского отношения ко многим. А еще, если следовать вероятной мотивации, то дело в Павле. Следовательно, — это Платон Зубов. Я рассчитывал, что он сильно увлечен своим проектом по замужеству Александры Павловны и не станет вникать. А еще был расчет на то, что после смерти Степана Ивановича Шешковского, просто нет такого деятельного человека в Тайной Экспедиции, чтобы можно было быстро реагировать на малейшее не соответствие застойной внутриполитической жизни.

— Что ж… — сказал я, вставая со стула. — Мне все предельно ясно и я готов к путешествию. Лишь заберу свои бумаги и можно отбывать. Однако, мне нужно предупредить людей и обязательно забрать мою личную служанку.

Некоторые из гусаров ухмыльнулись, я не стал на то обращать внимание, а то, серьезной драки не избежать. И так мне уже обещают, что и морду набьют, как мужичью, и что прирежут, как только доставят до назначению и выполнят приказ.

— Я рад, что мы не допустили больше принеприятнейших действий. Мы подождем во дворе, — сказал Лиховцев и чуть ли не пинками увлек за собой боевых товарищей.

У одного товарища наливался знатный синяк под глазом. Это я так удачно приложился коленом. При том хочется подобное повторить.

Во дворе уже были и Осип с сыновьями и Северин, да еще два десятка казаков. И тут гусары чуть приуныли. Я знал законы и понимал, что вот такие выходки служивых, когда без бумаги, без присутствия высокого командования, врываются в дом, да еще и князя… А ведь за них не вступится даже Валериан Зубов, а Платон, так и вовсе откреститься. И это, видимо, офицеры понимали, потому и имели вид побитой, но еще готовой для схватки, собаки.

— Северин, догонишь нас до Тулы. Далее вместе поедем в Петербург. Передайте Богдану Стойковичу, чтобы так же до снегов выдвинулся! — сказал я людям и, чтобы убедился, что меня все услышали, попросил повторить.

Пусть Малороссия с большего и успокоилась, но лихих голов тут хватает, разные судьбы, один из таких Стойкович. Мне нужна уже и охрана и исполнители. Нельзя, чтобы какие-то криминальные бароны могли схватить меня без последствий.

— Я готов! — сказал я и сел в карету, следом рядом присела Агафья и посмотрела на меня влюбленным взглядом.

Декабристка, блин.

Гусары недоверчиво рассматривали карету и лошадей. Когнитивный диссонанс. Я же всего-то попович. Ну пусть, преподаватель, или даже секретарь вельможи, но не дворянин. А вот дорожная карета, как Куракин называл этот выезд, используемый для дальних поездок, соответствовала княжескому статусу.

Одно радовало, что не так и сильно холодно, чтобы во время секса замерзнуть в карете.

Глава 18

Глава 18

Петербург. Зимний дворец.

25 октября 1795 года (Интерлюдия)

— Вы узнали, кто такой этот Надеждин, или нет? — спросила Екатерина Алексеевна, русская вседержительница у Александра Семеновича Маркова.

— Государыня, я был занят подготовкой… — начал было оправдываться Марков.

— О ваших добродетелях и помощи Платону Александровичу я знаю. Но вы, Александр Семенович, еще и глава Тайной Экспедиции. Кроме ремонта в казематах, нужно и смотреть кто стихи пишет. Пииты они, знаете ли обладают некоей властью над умами, или же не пииты, а такие врали, как Радищев, — нравоучала императрица тайного советника Маркова [Александр Николаевич Радищев написал «Путешествие из Петербурга в Москву» где жестко раскритиковал социальную сферу Российской империи].

— Я исправлюсь, Ваше Императорское Величество, — Марков склонил голову.

— Уж будьте так любезны, — с нажимом сказала Екатерина и, приподняв свой подбородок… подбородКИ… отвернулась.

Аудиенция закончилась.

— Что смотришь, падший ангел мой? — обратилась государыня к Платону Александровичу Зубову, который сидел на кресле в уголке кабинета государыни.

— Любуюсь тобой, душа моя, — отвечал фаворит.

— Зачем ты выдернул Сперанского? — жестко, решительно, так, что Платон даже вздрогнул и чуть запутался в своих ногах, которые были переплетены на пуфике у кресла. — Зачем он тебе?

— Так поговорить с ним, Ваше Императорское Величество, — справившись с ногами, чуть споткнувшись, Платон все же встал по стойке «смирно».

— Твой интерес к этому поповичу рождает мое любопытство. Уму не постижимо, как это получается, что у Павлушки это имя звучит, после я узнаю, что ты просишь