Мне казалось, что мама была удивлена внезапным проявлением моих способностей не меньше меня.

– Но она пыталась помешать мне сотрудничать с повстанцами. Она старалась… Она всегда защищала нашу семью.

Матео встает, протягивает руку, но затем застывает в движении, как будто не совсем понимает, что собирался сделать.

– Я не знаю всего, Блум. Может, она просто пыталась защитить тебя от орды сомнительных повстанцев. А может, в тот момент была просто твоей мамой, а не одним из представителей членов сезонной семьи. Но она любила тебя, Блум. Все, что она когда-либо делала, было только ради тебя. И она безумно гордилась бы тобой, если бы могла видеть тебя сейчас.

Рыдания рвутся из груди наружу. Я не понимала, как много эти слова будут значить для меня, пока не услышала их. Моя мама гордилась бы мной. Она хотела, чтобы я боролась за свою свободу. Она хотела, чтобы я задавала вопросы и думала, а не слепо следовала идеалам моей семьи. Хотела, чтобы я взбунтовалась.

После ухода Матео я чувствую себя странно – свободнее, что ли. По какой-то причине разговор с ним придает мне смелости. Воспоминания о маме стали немного легче и светлее, они не так болезненно сжимают мое сердце. Я бы все отдала, чтобы моя мама снова была рядом со мной, и часть меня все еще винит себя за то, что я не позаботилась о ней лучше и не поговорила с ней обо всем раньше. Но осознание того, что я делаю это и для нее, помогает держать горе под контролем. Она была частью этого восстания, пусть молчаливой и незаметной. Но если мы добьемся успеха, то отчасти это будет и ее победа.

Снова спускаюсь вниз, чтобы взять что-нибудь попить и подключить мобильный телефон к зарядному устройству. Затем поднимаюсь по лестнице, надеясь хоть немного поспать. Мысли все еще крутятся в голове: о маме, о Джозефе, о нашем сомнительном плане. Не думаю, что мне удастся заснуть хоть на минуту, но попытаться я должна. В коридоре я на миг останавливаюсь и смотрю на дверь комнаты Кево и Анатолия. После нашего спора мы с Кево не разговаривали друг с другом. Сначала были заняты новостями, потом Кеннет и Кево отправились осмотреть окрестности. Понятия не имею, сердится ли Кево на меня до сих пор или уже успокоился. Я понимаю, что он согласился на нашу затею лишь потому, что у него не было другого выбора. Кево был в меньшинстве и знал, что не сможет помешать мне спасти Анатолия и Зару. Но это не значит, что ему нравится идея позволить мне войти в то здание. И часть меня с ним согласна. Если бы ситуация была иной и на съедение волкам захотел бы броситься Кево, я бы тоже пыталась всеми силами его остановить.

С тихим вздохом разворачиваюсь и возвращаюсь в свою комнату. Я уже забралась в свою кровать и накрылась теплыми одеялами, когда в голове начинает нарастать знакомое давление. Никакого дискомфорта и боли. Это как настойчивая мысль, которая пытается пробиться в сознание, но натыкается на невидимую стену.

Кево?

Проходит секунда, и я слышу глубокий голос Кево, проникающий в мое сознание.

Ты уже спишь?

Подавляю ухмылку, хотя понимаю, что он меня не видит.

Тогда я вряд ли ответила бы тебе, не так ли?

Я чувствую колебания Кево, словно передаются не только его мысли, но и чувства. Потом:

Могу я войти?

Мой взгляд снова устремляется к двери. Когда я безмолвно соглашаюсь, ручка практически в ту же секунду поворачивается и дверь открывается.

Нахмурившись, смотрю на Кево:

– Ты все это время стоял за дверью?

Он пожимает плечами:

– Возможно.

– А если бы я сказала «нет»?

– Тогда я бы пошел спать.

Тихо закрыв за собой дверь, он скрещивает руки на груди и бросает на меня быстрый взгляд. Должно быть, выгляжу я просто потрясающе: непричесанные, еще влажные волосы наверняка торчат во все стороны, кожа покраснела от скраба, который я позаимствовала у Кэт, к тому же на мне одна из футболок Кево. Ни лифчика, ни пижамных штанов, только розовые трусики с ярко сверкающей звездой на заднице.

Кровь приливает к моему лицу, и я поспешно отвожу от Кево взгляд. Я в прямом смысле слова выгляжу так, будто только встала с постели, зато по виду Кево можно предположить, будто его только что создал гребаный скульптор. Мускулы его рук четко выделяются под тканью темной рубашки, на щеках едва заметная щетина, а волосы взъерошены таким непреднамеренно идеальным образом, будто он только что пропустил их сквозь пальцы. Когда снова поднимаю взгляд, напряжение в его карих глазах застает меня врасплох и меня мгновенно бросает в жар. Кево смотрит на меня так, будто взглядом проникает прямо в меня – в мою душу, в мое сердце. И так страшно легко потеряться в этих глазах, хотя на самом деле я все еще злюсь на него.

Кево делает шаг ко мне и останавливается перед моей кроватью, как будто не знает, что делать дальше. Может, он действительно не думал, что я его впущу, и теперь ошеломлен тем, что вообще зашел так далеко.

– Как ты? – глубоким голосом спрашивает он.

Постепенно у меня возникает ощущение, что этот вопрос – его рефлекс. Всякий раз, когда Кево в растерянности, он спрашивает, как у меня дела.

– А ты как думаешь? Уверена, что лучше, чем Кэт.

Он тихо вздыхает:

– Я не спрашивал, как дела у Кэт. Я спросил, как ты.

Не знаю почему, но у меня в горле вдруг появляется ком. Расправляю плечи и хватаюсь за одеяло, чтобы натянуть его на себя.

– Я в порядке.

По лицу Кево видно, что он не верит ни единому моему слову. Но, к моему облегчению, от ответа он воздерживается. Вместо этого садится на кровать и опирается на нее рукой, ни на секунду не отрывая от меня взгляда.

– Надо поговорить.

Мое сердце болезненно сжимается. За всю историю человечества эти слова никогда не предвещали ничего хорошего. Особенно если они связаны с отношениями, романом и тому подобным. Как только речь заходит о чувствах, «надо поговорить» никогда не является хорошим знаком.

Не знаю, что ответить, поэтому просто беззвучно киваю. Сердце колотится все быстрее и быстрее, как будто готовится вырваться из груди и убежать.

Кево делает глубокий вдох, затем придвигается ко мне немного ближе и наклоняет голову, хрустя шейными позвонками. Ненавижу эту его привычку, но в кои-то веки решаю не комментировать. Пока я