Вулф предпочитал бы последнее. Мысль о том, что другой мужчина будет касаться Джессики, усугубляла его муки. Он не был уверен, что вынесет это. Но — должен… Он сделал глубокий вдох, затем выдох и заговорил более спокойно.

— Меня нужно повесить за то, что я привез тебя в эту дикую страну.

— Но…

— Пожалуйста, не надо!

Джессика ощутила острую, живую боль в голосе Вулфа. Это сдержало ее. Ничто другое не могло бы сдержать ее. На нее волной накатил страх. Она закрыла глаза и уткнулась лицом в его шею, не желая, чтобы он видел ее отчаяние.

Она могла сопротивляться его гневу. Его боль сломила ее сопротивление.

Когда Вулф открыл кухонную дверь, Виллоу лишь бросила взгляд на его почерневшее лицо — и про себя произнесла молитву. Вулф прошел мимо нее так, как будто здесь были только он и Джессика.

— В чем дело? Она поранилась? — с тревогой спросила Виллоу.

— Просто очень устала.

Открыв ногой дверь в спальню, Вулф увидел, что еда, бренди и тазы с теплой водой были принесены туда. В камине плясали языки огня.

— Ты можешь стоять? — спросил он негромко.

Вулф поставил ее у камина, который он построил для Калеба, и стал заботливо раздевать. Джессика никак не реагировала на это. Она просто послушно стояла, что заставляло Вулфа бдительно следить за ней. Вскоре на ней не осталось ничего, кроме полупрозрачных панталон и лифчика. Они выглядели удивительно чистыми, воздушными и женственными по сравнению с верхней одеждой. Он снял с нее эти два предмета с такой осторожностью, словно они были сделаны из лунного света.

По телу Джессики пробежала дрожь, когда панталоны и лифчик упали на пол перед камином и она осталась обнаженной перед мужчиной, которого она любила, мужчиной, который ранил ее так, как никто другой на свете.

Вулф сдернул меховое покрывало с кровати и набросил на Джессику.

— Так потеплей? — спросил он.

Не глядя на него, она кивнула.

— Ты не голодна?

Она покачала головой.

— Когда ты ела в последний раз?

— Я не помню.

В ее голосе не было ни музыки, ни веселости, ни горечи, ни тепла, которое присутствовало в ей с тех пор, как началась их интимная жизнь, блаженная и мучительная одновременно, потому что они не могли отдаться друг другу до конца.

Барьером между ними была ее девственность — пропасть, которую нельзя было пересекать.

Английская аристократка — и индеец-полукровка.

— Джесси… — прошептал Вулф.

Но что, кроме этого, он мог сказать? Все было уже сказано. Оставалось лишь вернуть ее той стране и той жизни, которых он не мог принять.

В тишине Вулф отыскал щетку для волос и вернулся к камину, возле которого стояла Джессика. Он стал молча расчесывать ее спутанные волосы.

— Я теперь не такая никчемная и могу причесаться сама.

Вулф только вздохнул, услышав безжизненный голос Джессики. Таким же было и ее тело. Сейчас она подавлена и смята, словно трава после бури. Но, как трава, она воспрянет вместе с солнцем. Он был уверен в этом. Ей нужно было лишь отдохнуть и вернуться, наконец, в свою Англию.

— Мне нравится расчесывать твои волосы, — сказал Вулф. — Они и прохладные, и огненные, и пахнут розами. Этот шелк, этот запах мне никогда не забыть.

Джессика ничего не ответила, потому что ее душили слезы. Вулф стоял рядом, однако он удалялся от нее с каждым мгновением, и каждое движение щеткой говорило ей «прощай».

Закрыв глаза, Джессика стояла со смирением проклятой, в то время как человек, которого она любила, мучил и терзал ее. Если бы она могла умереть!.. Ей оставалось терпеть муки и сладость его прикосновений и молиться, чтобы никогда не пришло завтра, которое отделит ее от единственного любимого человека.

Когда волосы Джессики превратились в блестящее, чуть кудрявое облако, Вулф нехотя отложил щетку. От его движений воздух заколыхался и потревожил волосы, вплетя блики каминного огня в шелковистые пряди.

В памяти Вулфа навсегда запечатлеется эта картина — обнаженная Джессика перед камином. Ему хотелось видеть изумруды ее глаз, но они были скрыты за полуопущенными веками и густыми ресницами, словно устали смотреть на человека, который провел ее через круги ада.

Вулф принес тазы с горячей водой к камину. Он смочил и выжал небольшую тряпочку в одном из них, слегка намылил ее и стал протирать лицо Джессики. Постепенно комнату наполнил аромат летнего розария.

— Я не такая никчемная, чтобы не могла умыться самостоятельно, — сказала она тихо, глядя в камин, а не на мужчину, который мягко, но непреклонно разрывал ее сердце.

— Я знаю. Ты устала. Позволь мне позаботиться о тебе, что мне следовало бы делать с самого начала.

Веки Джессики вздрогнули, когда тряпка коснулась ее щеки.

— Больно?

Она устало покачала головой.

— Ты уверена? Эти ссадины могут быть болезненными.

Откуда они у тебя?

— Я не помню, — ответила она бесцветным голосом.

Пальцы Вулфа с величайшей нежностью пошли по ее телу. Дыхание Джессики стало неровным. Когда он спустил покрывало до талии, она тихонько вскрикнула.

— Не беспокойся, эльф. Я не собираюсь требовать от тебя чувственных игр. Ты слишком устала… и вряд ли тебе захочется испытывать мое самообладание сегодня.

Джессика открыла глаза, впервые посмотрев на Вулфа Он не заметил этого. Он любовался изумительной картиной: Джессика с меховым серебристым покрывалом вокруг бедер и роскошными рыжими кудрями, рассыпавшимися по груди.

Вулф медленно перебросил волосы ей за спину. Еще до того как влажная тряпочка коснулась ее груди, соски собрались в тугие бархатные венчики.

— Ты огненно прекрасна, — сдавленно сказал Вулф. — Я запомню тебя такой до самой смерти.

«И я буду желать тебя до самой смерти».

Вулф не произнес этих слов вслух. Но они звучали в нем как приговор.

Джессика увидела суровые складки на лице Вулфа. Ей хотелось спросить его о причине, но она боялась, что, открыв рот, она закричит о своей страсти и любви к человеку, который не любил ее. И она молчала, чувствуя, как печаль безжалостно сжимает ей горло.

Меховое покрывало соскользнуло с бедер Джессики на руки Вулфа и затем на пол.

Не торопясь, Вулф в полной тишине возобновил омовение. Джессика задышала глубже и раскованней. Когда Вулф без слов попросил ее подвинуть ногу, она не сопротивлялась, позволив ему коснуться интимных мест. В течение продолжительного времени слышался лишь плеск воды, треск дров в камине да прерывистые вздохи. Наконец были смыты последние остатки мыла, и в спальне остался аромат роз и теплой благоухающей женщины.