От всех опасностей мира укрою ее в своих землях. Вот только что станет с замком, если сюда заявится мать Джошуа? Как бы не пришлось строить новый. Эти две дамы от стен и камней не оставят. Дракон загремит взрывной смесью, а фея искрой. Пожалуй, пора перепрятать золото и драгоценные камни. Сокровищницу ведь тоже наверняка разгромят.

— Господин? — опасливо заглянул слуга в дверь.

— Приберитесь здесь.

Глава 31

Надя

Почти не заплутав в коридорах, я добрела до своего крыла. Всего-то пять раз ошиблась дверьми, полтора часа на дорогу до спальни. Какая мелочь! Можно сказать, пустяк! И это я ещё сердилась на лестницу в своей крохотной прекрасной квартирке. Жаловалась — получи фитнес. Пока дойдешь из столовой до спальни как раз постройнеешь! Надо обзавестись ковром-самолетом, если такие бывают! Кошмар! Служанки взбивают подушки, перетрясают перины. Все постельное белье и цветом и фактурой напоминает зелёную кочку в лесу. Мягкое, приятное к телу, но выглядит один в один как болотный мох. Спасибо, Людовик, я оценила толстый намек на жабу. Надеюсь, больше не предвидится никаких сюрпризов? Ошиблась. Ванна похожа на половинку раковины моллюска, ещё и дно все усыпано жемчугом. Подозреваю, что натуральным. И как здесь мыться? Ещё и при всех! Толпа девушек только и ждёт команды, чтоб сдернуть с меня всю одежду. А и черт с ними. Представлю, что попала, наконец, в СПА-салон.

Водичка теплая, мягкая, ароматических масел в нее не пожалели. И как меня трут, как разминают спину и усталые ноги! Будто заново родилась. Помогли вылезти, вытерли всю с ног до головы мягчайшим полотенцем. Надели ночную рубашку до пят, разобрали волосы, высушили. Приятно до невозможности. Кажется, я начинаю любить всех этих девушек. Заботятся, стараются, зря я фырчала.

Это все потому, что злюсь на барона. Нет, скорее, не на него. На себя. За то, что тянусь своей глупой душою к Людовику. Ведь он монстр. Красавец внешне, ужасный по сути. Я должна его ненавидеть за все, что он себе позволяет. За то, что украл, перенес без спроса в другой мир, за то, что издевался над сыном. Но не выходит. Раз за разом прокручиваю в голове приятные воспоминания. Теплые руки на своей коже, крепкие объятия, то, как он прижал меня к своей груди, как встал на колени и тыкался носом в живот. Величественный мужчина склонил голову передо мной, обещает любые подарки, исполнение всех желаний, от его запаха сразу теплеет в груди. Он зовёт меня в жены… Нет, не зовёт. Ставит перед фактом. Будто я игрушка. Заводная кукла, обязанная исполнять его прихоти. Захотел — поиграл, захотел — спрятал на полку. Это не любовь. Жажда обладать понравившейся вещью. Плохо то, что эта вещь — я.

И все мои глупые чувства — выворот психики и не больше. Стокгольмский синдром. Жертва нередко привязывается к своему похитителю, нас же предупреждали. Стюардесс готовят особо, чтоб мы знали, как действовать в случае захвата воздушного судна.

Служанки проводили меня до постели, приглушили свет ламп, расселись по углам комнаты. Некоторые девушки достали вязание, другие шитье. И никто не уходит. Они что, всю ночь собираются меня сторожить? Хорошо хоть постель удобная и пахнет свежестью луговых трав, прогретых на солнце. Здесь всюду цветут эдельвейсы. Точно такие же как тот, что расцвел татуировкой у меня на запястье.

Людовик — преступник, не больше. Так я и должна к нему относиться, спокойно и без глупых скандалов. Лазейка на свободу уже появилась. Джинна, мне кажется, удастся уговорить. Надо только найти подход к нему. Справлюсь.

Вот только Джошуа, малыш с удивительным печальным взглядом. Что будет с ним, когда я сбегу? Можно ли оставлять монстра один на один с этим ребенком? Кроме меня ему помочь некому. Может, стоит разыскать мать Джошуа? Вдруг она сможет забрать сына к себе? Ещё бы знать, где она обитает и почему не смогла сделать это раньше. От такого ребенка отказаться добровольно невозможно. Уж насколько я спокойно, а порой и с опаской, всегда относилась к чужим детям, но к мальчику по-настоящему привязалась. И переживаю за него, как за своего собственного, может, не сына, но племянника точно.

С этой мыслью я закрыла глаза. Даже во сне не удалось отделаться от барона. Он был все время рядом со мной, любовался, рассказывал истории, много шутил. И как же упоительно он целовался, как прижимал к себе, какие слова шептал мне на ухо. Внутри все острей разгоралось неукротимое пламя желания. И только слуги мешали воплотить мне его во что-то большее. Прямо тут, на ковре из цветов под сенью цветущих деревьев. Волшебный сон, упоительный. И как же мне за него стыдно.

Не хочу быть игрушкой! И никогда ею не стану! Не позволю себе ничего лишнего!

Пробуждение оказалось не самым приятным. Въедливый женский голос, который меня разбудил, напоминал скрежет жести. Против воли открыла глаза. Терпеть такое попросту невозможно! Людовик подослал в наказание служанку с таким скрипучим голосом? Жесть — именно то, нужное и безусловно подходящее слово. Надо же иметь такой голос! Пенопласт бы обзавидовался, услышав, что кто-то умеет скрипеть по стеклу лучше него. И даже стекла не нужно.

— Убирайтесь!

— Это кто у нас здесь такой смелый? — с меня скинули одеяло. Обалдеть! И вид у крупной женщины очень надменный, смотрит на меня как на экспонат музея.

— Вас подослал барон?

— Меня? Подослал? Зачем бы ему это делать?

— Чтоб не мытьём, так катанием заставить меня ответить взаимностью, — я подобрала ноги, — Вчера Джошуа сбросил с лестницы, сегодня вы меня разбудили.

— Он что, уже до этого докатился? Значит, надежду на счастливый исход окончательно потерял.

— Я и повода не давала! Людовик отвратителен! Посмел меня принуждать! Шантажировать! Мальчишку чуть не убил! Джошуа такой хороший ребенок! За что ему достался такой кошмарный отец? — вспылила я и подскочила в постели. Только теперь я поняла, в каком платье моя собеседница, — Вы кто?

— Бывшая жена барона. Смотрю, он отдал вам мои покои? Надеюсь, хотя бы платья не тронул? — расположилась в кресле эта красивая женщина. Спелая, полноватая, похожая на наливное яблочко.

— Понятия не имею.

— Вот как? Вам жаль моего бедного малыша?

— Да. Почему вы его не заберёте?

— Зачем?! — округлила блондинка глаза, — то есть, барон не даёт мне этого сделать. Столько лет я не видела сына. Столько думала о моем мальчике. Переживала. Он меня, наверное, не помнит. Людовик безмерно жесток. Он выгнал