— Ты слышал про наших земляков? — спросил он как-то меня при нашей очередной встрече. — Полковник Пивоваров получил генерала, Келпш — орден, Герасимчук, видимо, тоже очень скоро уйдет на вышестоящую должность. Приятно, когда встречаешь бывших сослуживцев по армии. В войска приезжаешь, многие узнают, подходят, здороваются. С порядочными офицерами приятно и поговорить.

…Майора Герасимчука Сергея Аполлоновича я знал по совместной службе в Карелии. Когда я был еще замполитом роты охраны и обслуживания штаба армии, он часто приходил в подразделение, оказывая помощь командованию роты в проведении партийно-политической работы с личным составом. В первый свой приезд в бригаду в качестве офицера политического отдела армии он выступал перед командным составом части с лекцией о международном положении. Говорил свободно, уверенно, оперируя интересными фактами. Отвыкшие от подобного офицеры слушали его с неподдельным интересом и вниманием. Высокий, в красивых очках в золотистой оправе, не успевший еще загореть под палящим афганским солнцем, он разительно отличался от своих слушателей. После лекции мы, офицеры, знавшие его по Карелии, подошли к Сергею Аполлоновичу. Разговорились. Он расспрашивал нас о службе, мы его о нашей малой Родине. Но подошел начальник политического отдела бригады и увел земляка в свой вагончик. Через месяц-другой, приехав домой в отпуск после госпиталя, я узнал у знакомой женщины, подруги жены майора Герасимчука, что у Сергея Аполлоновича решается вопрос с выдвижением на вышестоящую должность. Его жена рассказывала Ядвиге, что у Сергея есть несколько возможных вариантов назначения. Первый — кто-то, не то родственник, не то хороший и очень влиятельный в военных кругах знакомый, обещает хорошую и спокойную должность в Москве. Второй — остаться в политотделе армии, но с назначением на другую, более высокую должность. И третий — ему предлагают место начальника политического отдела 70-й гвардейской Отдельной мотострелковой бригады, то есть к нам, в Кандагар.

— Конечно, Москва — это очень хорошо, — делилась своими планами с подругой жена майора Герасимчука, — но должность начальника политотдела бригады более престижная. К тому же, как говорил Сергей, это позволит ему иметь более высокий, чем должностной, оклад. Послужит немного в Кандагаре, получит полковника, прибарахлимся, а уж потом можно будет и в Москву.

— Ядвига, — попросил я подругу жены Герасимчука, — передай, что мне очень хочется встретиться и поговорить с ней. Я расскажу, что такое Афганистан, Кандагар, попытаюсь убедить, что это не самое лучшее решение. И, если судьба дает им какой-то шанс избежать войны, пускай воспользуются им, в этом нет ничего подлого. Сведи меня с нею, я объясню ей многое, о чем она даже и не догадывается. Уверен, что после этого она сама уже не захочет рисковать своим мужем — ни за какие тряпки и звезды. Конечно, судьба есть судьба и никуда от нее не убежишь, но не зря же говориться: «Береженого бог бережет!» Я, возможно, повторюсь, но, если у Сергея есть хоть какая-то зацепочка изменить ее, пускай сделает это!

Через несколько дней Ядвига передала мне, что женщина не желает слушать какого-то старшего лейтенанта, что это вообще не мое дело. Семья майора Герасимчука жила в соседнем доме, и я даже уже собрался сам пойти в гости и поговорить с женщиной, но потом передумал, посчитав это неэтичным. За пару дней до возвращения в Афганистан, переборов свое самолюбие, я снова попросил Ядвигу поговорить с подругой о нашей встрече. Какое-то чувство подсказывало мне, что эта встреча крайне необходима. Но жена майора вновь отказала мне в ней, мало того, обругала нехорошими словами и пообещала пожаловаться мужу на мое хамство и невоспитанность.

«Ну и черт с тобой, золотая рыбка! Хотелось, как лучше, но ты посчитала ниже своего достоинства со мною даже поговорить, — мысленно разговаривал я с женой Герасимчука. — А правда, что я вмешиваюсь в чужую семью, лезу со своими советами. Пускай сам решает, что делать: он взрослый мужчина, тем более уже майор, наверное, скоро и подполковником станет, и полковником. Вон, Плиев, пришел майором, за два года получил полковника. Своя рука — владыка. Себе они могут в полсрока пробить звания, не беспокоясь за нас, поэтому многие из младших офицеров „от звонка до звонка“ выхаживали свой срок. А вообще-то, что это я за него беспокоюсь? Другие же служат там, я тоже почти отслужил, и ничего. Пускай и он служит, раз так хочет, дело его».

Через месяц после этих событий я заменился в Союз, а еще через месяц узнал страшную весть о том, что, уже подполковник Герасимчук, назначенный начальником политического отдела нашей бригады, 31 января 1982 года погиб при нападении душманов на колонну боевых машин. Тело погибшего отправили на его родину в Винницкую область. Жена Сергея Аполлоновича и две его дочери еще долгое время оставались в городе Петрозаводске. 23 февраля 1982 года, выпив некоторую дозу спиртного по случаю праздника и набравшись смелости, я зашел к ним в гости. С большого портрета в траурной рамке глядел на меня Герасимчук. Художник искусно нарисовал на погонах его военного кителя вторую звезду и орден на груди, который он получил уже посмертно, и, соответственно, даже и не надевал его на свой военный мундир. Горела восковая свеча у портрета, здесь же стояла рюмка водки, прикрытая кусочком хлеба. Вдова в черной одежде, печальные глаза дочерей и родственников. Увидев меня, женщина расплакалась. Ядвига уже рассказала мне, как трудно живется сейчас этой семье. Пенсия по случаю потери кормильца, назначенная детям, была гораздо меньше той заработной платы, которую получал глава семьи, когда был еще жив. Жена Сергея Аполлоновича была шокирована этой мизерной подачкой и вставшей в связи с этим проблемой: как же жить дальше, и можно ли вообще вырастить и воспитать двух девочек-школьниц на эти несчастные 54 рубля, даже если приплюсовать к ним свою невысокую зарплату?!

Сдерживая злость, чтобы не оскорбить хозяйку, я молча выпил рюмку за светлую память погибшего и, отказавшись от места за столом, пошел к выходу.

В прихожей женщина пыталась вновь и вновь объяснить мне, а точнее, оправдаться, что они с мужем и предположить даже не могли, что все может так печально и трагически закончиться.

— Я же предлагал вам встречу, но вы посчитали зазорным разговаривать со мною, вы витали в облаках, а я воевал два года на той проклятой земле, в Кандагаре. Прислушались бы вы тогда к моим словам, возможно, и не было бы сейчас этого горя и этой трагедии. А теперь… что об этом напрасно говорить и лить запоздалые слезы. В том, что случилось с вашим мужем, есть огромная доля вашей вины. У вас, как ни у кого другого, была реальная возможность сохранить семью, избежать случившегося, но вы не хотели даже подумать об этом. Для вас важнее были тряпки, деньги. Вот и получили. Прощайте!

Больше к ним я не заходил. Вскоре командование армии помогло семье погибшего офицера получить квартиру в Киевском военном округе, и они уехали.

Мог ли избежать гибели Сергей Аполлонович? Не знаю. Может, и было ему суждено погибнуть от душманской пулеметной очереди, но так хотелось тогда верить, что он мог остаться живым. Мне жалко было вдову погибшего, его дочерей, но больше всего мне было жаль его самого, перспективного и порядочного офицера, подполковника, который так и не получил свою третью заветную звезду на погоны.