его друзья играют за черные фигуры? Да ведь в сказке дается ясный ответ: «Белые всегда начинают, — произнес Рон, глядя по ту сторону доски. — Ага… вот оно. Белая пешка шагнула на две клетки вперед»[195].

Если в этом видеть символику — то она проста и не оккультна. Добро может лишь отбивать атаку, но не может быть источником агрессии, не может наносить превентивных ударов.

Именно для того, чтобы исключить прямолинейное прочтение этого эпизода (белые — хорошие; черные — плохие), Ролинг упоминает, что между черными фигурами и белыми есть весьма значимое различие: «На другой стороне доски стояли белые фигуры. Гарри, Рон и Гермиона поежились — у белых фигур, в отличие от черных, отсутствовали лица»[196].

«Шахматные фигуры посредством магии оживают». Неправда. Никакой магии дети не используют. Это просто волшебная помощь — как в народных сказках дерево само дает свои яблочки маленькой героине и просит, чтобы та приняла угощение…

Видеть в шахматных или в военных жертвах оккультизм — просто не умно. В этом случае оккультистом придется объявить любого шахматиста и военачальника. Дети при этом отнюдь не испытывают наслаждения, подобного тому, что испытывают сатанисты, приносящие свои жертвы: «Мне пришлось им пожертвовать, — прошептал Рон, хотя, судя по его виду, он тоже был потрясен — но не неожиданностью случившегося, а жестокостью расправы». И в конце концов Рон жертвует самим собой: «Белая королева повернула к нему свое отсутствующее лицо.

— Да… — тихо произнес Рон. — Это единственный способ… Мне придется пожертвовать собой.

— Нет! — дружно запротестовали Гарри и Гермиона.

— Но это шахматы! — крикнул в ответ Рон. — Здесь приходится идти на жертвы»…

Так где же тут нравственный «перевертыш»?

Но наших церковниц не переубедить… «Добро и зло в книгах Ролинг вообще пребывают в единстве, — говорит О. Елисеева, — они как бы разные стороны одного и того же существа. И пребывают в равновесии. Эта идея дана через образ учителя Люпина в третьей книге. Добрый Люпин лучше всех своих предшественников учит детей, как защищаться от темных сил. Но он же каждое полнолуние становится волком-оборотнем, то есть превращается в ту самую темную силу, от которой учил защищаться. Идея равновесия добра и зла в одном существе относится к самому архаичному пласту оккультных представлений»[197].

Аксиома оккультизма здесь изложена точно. В нем действительно принято считать добро и зло взаимно необходимыми друг другу. «В Абсолюте зла как такового не существует, но в мире проявленном все противоположения налицо — свет и тьма, дух и материя, добро и зло. Советую очень усвоить первоосновы восточной философии — существование Единой Абсолютной Трансцендентальной реальности, ее двойственный Аспект в обусловленной Вселенной и иллюзорность или относительность всего проявленного. Действие противоположений производит гармонию. Если бы одна остановилась, действие другой немедленно стало бы разрушительным. Итак, мир проявленный держится в равновесии силами противодействующими. Добро на низшем плане может явиться злом на высшем, и наоборот. Отсюда и относительность всех понятий в мире проявленном»[198]. Оказывается, если бы зло прекратило свое действие в мире, гармоничность Вселенной разрушилась бы. Добро не может жить без зла, а Абсолют не может не проявлять себя через зло. И даже более того: зло — не просто одно из условий существований Добра или его познания, это вообще сама основа бытия. «Древние настолько хорошо понимали это, что их философы, последователями которых являются теперь каббалисты, определяли Зло как „подоснову“ Бога или Добра»[199].

Но в Люпине нет гармонии добра и зла. Чтобы быть добрым героем, ему не нужно превращаться в волка.

Тут действуют трагические обстоятельства, не зависящие от воли героя. Он добр вопреки своим волчьим превращениям, а не благодаря им. Люпин — это замечательный образ человека, который знает о семени зла, которое он в себе несет и потому хочет предостеречь других людей от этого своего «двойника». Тут для педагога есть повод обратиться к традиции поэтического освоения темы «черного человека» у Гейне[200], Есенина, Высоцкого… Или перейти на бытовой уровень: Люпин, ежемесячно становящийся оборотнем, не похож ли на человека, столь же регулярно (в день получки) превращающегося в громилу-пьяницу?

Дальше мы читаем: «Особенно нагло оккультная мистика добра и зла предъявлена в образе главного героя. Разве бывает в детских сказках, чтобы самый гнусный персонаж передал самому лучшему герою часть своей черной „энергии“? Так сказать, подселился в его душу, заряжая ее демонизмом? Представьте себе, что после сражения со Змеем Горынычем и победы над ним добрый молодец при столкновении с очередными злыднями выдувал бы изо рта зловещие языки пламени. То есть добро побеждало бы зло силой, унаследованной от ранее побежденного зла. Для традиционной религиозной системы координат это дичь. А для оккультизма — норма»[201]. «В четвертой книге серии оказывается, что у Гарри и у Волан-де-Морта один и тот же источник волшебной силы. Это очень характерно для язычества, в котором добро и зло считаются относительными. В то время как Господь ясно учит нас, что добро и зло отличаются друг от друга по самому своему существу»[202].

Критики увидели тут намек на оккультизм. А мне тут кажется намек на Промысл. Почему Волан-де-Морт оказался бессилен перед маленьким Гарри — мы узнаем, наверно, только в конце всего сериала. Узнаем, почему у них оказались идентичные волшебные палочки, почему они оба оказались «змееустами», как они оба связаны со Слизерином и т. д. Пока рассказ не дорассказан — не стоит судить о самой таинственной его детали.

Но и по поводу того, что уже известно сейчас, не стоит возмущаться. Нас ведь не смущает, что в христианстве подобное побеждается подобным: «смертию — смерть». А тут вдруг такая категоричность…

Этот сюжетный ход не имеет отношения к «мистике добра и зла». Владение языком змей в мире Поттера — все равно что в нашем мире владение латынью. Оно нравственно нейтрально. Волшебная сила в мире Поттера не есть добро. Это не благодать. И потому она может оказаться в любых руках. В мире Хогвартса владение необычными способностями не является ни добром, ни злом. Вопрос в том, как человек их использует. А Гарри никогда не использует магические силы для зла.

Из того обстоятельства, что Гарри и его враг равно причастны магической силе, не следует вывод о единстве добра и зла. Иначе можно этот же вывод добыть и из того обстоятельства, что дождь идет на грешных и на праведных, а солнце светит и на Гарри, и на Сами-Знаете-Кого.

Нужный критикам вывод можно получить, лишь