– Эндрю, возьмите себе что-нибудь, чтобы подложить для удобства! – крикнула я.

Он что-то ответил, но слышно было плохо.

Вскоре улыбающийся американец открыл молнию на дверце-накомарнике и протянул мне кружку и какое-то местное пирожное-булочку, посыпанное орехами и сахарной пудрой. Выглядело заманчиво.

– Это наши проводники оставили в качестве комплимента от повара? – поинтересовалась я и сменила положение. Лежа на боку, когда второе плечо у тебя прострелено, особо не поешь.

– Нет, это я взял. Думал, сегодня найдем какой-нибудь древний артефакт и отметим находку, – объяснил он с улыбкой, снова превращаясь в рыцаря.

На груди рыцаря висел крест, подвешенный на какой-то веревочке, и было заметно, что настроение у американца было до невозможности приподнятым. Обустроившись возле входа, он выглянул наружу и затащил свою кружку с пирожным. Эндрю отсалютовал кружкой, как бокалом. Я осторожно глотнула. Чай был обжигающе-горячим. А пирожное таяло во рту. Плечо на время притихло и наполнилось острой, тянущей теплотой. Мне было почти хорошо. Не хватало только Брайана. Я поневоле подумала, что Бог хранит подлого британца. Это криворукий, пассивный Эндрю мог выйти из встречи с колумбийскими коммандос, обойдясь лишь помятыми боками. А Брай бы лежал рядом со мной, только без шансов прийти в себя. И меня тешила надежда, что если Уэйду действительно донельзя нужны эти сокровища, то он нас найдет. Карта-то у него есть. И хватка есть. Если наши провожатые не лежат где-нибудь за соседней скалой, то он их найдет. Нужно просто не мешать себя спасти.

– Вам не показалось странным, что нападавшие не забрали нас с собой? – спросил Додсон, глядя в кружку. То ли не хотел рассказывать про Августина (не сочинил еще, что рассказать, хе-хе), то ли этот вопрос действительно не давал ему покоя.

– Понимаете, Эндрю, – начала я. Таблетка подействовала окончательно, и я внутренне расслабилась. – О том, что Брай из Интерпола, я узнала от Феррана.

– Может, он вообще не оттуда? – поддержал тему Додсон.

– Сегодня у меня мелькала такая мысль, – призналась я. – Но его поведение после аварии и возвращения как раз говорит в пользу этой версии. Не знаю, как британского аристократа занесло в Интерпол…

– Он еще и аристократ? – удивился Додсон.

Я кивнула:

– Виконт.

В глазах моего собеседника мелькнуло недоверие.

– Нет-нет, тут всё точно. Безо всякий сомнений. Это я еще в сельве поняла. А потом, когда вернулась, нашла доказательства. Аристократ. Виконт. Будущий граф, – я хохотнула.

Додсон отковырнул ложечкой кусок пирожного и указал ложкой на моё. Да-да, я помню.

– Так вот, – продолжила я, и всё вдруг представилось, как на ладони. – Предположим, наши колумбийские друзья каким-то образом вывели его из игры. На время. Могли, кстати, и совсем, но сейчас им не нужно привлекать к себе внимания. Поэтому, скорее всего, он думает, что я просто психанула и уехала с вами.

– Вы психанули и уехали со мной, – кивнул Додсон.

– Поэтому у него нет необходимости скакать сюда прямо сейчас и нас спасать.

– Это понятно. Нас бандиты почему не забрали?

– У них времени в обрез. День-два – от силы. На то, чтобы заложить динамит, взорвать и собрать, что окажется на поверхности. Мы им только мешаться будем. Им бы нас было легче перестрелять. Но мне повезло, я вырубилась от пустяковой раны. А вы, наверное, как обычно не отсвечивали. А убивать просто так, когда в этом нет необходимости… Что, кстати, вы сделали, когда в меня выстрелили?

– Я начал молиться, – признался Эндрю. Ожидаемо.

– Вот. Я же говорю. Они спокойно обобрали меня, напинали вам, убедились в вашей полной никчемности и помчались за сокровищами.

– А что там, как вы думаете? – Эндрю ни капли не задело такое описание.

– Думаю, какое-нибудь захоронение. Отметка стоит на излучине реки. Вряд ли бы папа стал шифровать информацию о месте древнего поселения. Да и не типично оно для поселения муисков. Нет, точно, чье-то захоронение.

– А чье оно? – спросил Додсон, мимолетным жестом касаясь креста.

– Вы думаете о брате Августине? – догадалась я.

Он кивнул и добил свое пирожное. Видимо, готовясь рассказывать. Я не ошиблась.

– Брат Августин не всегда был «братом», – поведал Додсон.

Я удержала в себе комментарий про «неужели раньше он был „сестрой“?». Это США, а там с вопросами свободы гендерного самоопределения не шутят. Поэтому просто кивнула и съела предпоследний кусочек своего пирожного.

– Это было начало шестнадцатого века… – Эндрю рассказывал, и в моей голове его слова перекликались с собственными знаниями, все-таки мой отец был историком.

Начало шестнадцатого века. Не знающая меры католическая церковь, живущая в роскоши, вызывает недовольство простого народа. Новорожденная Реформация учится поднимать голову. Юный гуманизм выбрался из своей колыбели, Флоренции, чтобы покорить ведущие европейские государства. Во Франции тогда правил король Франциск I. Непостоянный в своих решениях, он то заигрывал с реформаторами, то сжигал их на кострах, но был неизменно жаден до чужих земель. Больше всего его привлекали принадлежавшее Испании герцогство Миланское и кастильская Наварра. Волей Провидения именно на этой арене и было суждено случиться событию, которое изменило мир и меняет его до сей поры136.

При Кастильском дворе тогда служил офицер из древнего баскского рода Иньиго де Лойола. Красавец Иньиго был блестящим дворянином, в равной степени успешным как во взятии крепостей, так и женских будуаров. Он был храбр и предан королю, и когда французские войска осадили Помпалону, столицу Наварры, бился до конца. В этом сражении Иньиго получил тяжелые ранения ног. Французы с уважением отнеслись к предводителю защитников. Его лечили лучшие врачи. Потом, раненого, Лойолу на носилках принесли в родовой замок. Почти год Иньиго находился на волоске от смерти, перенес несколько тяжелых операций. Страдая в одиночестве, он пытался разнообразить свою жизнь чтением. Из книг в замке были только Жития святых. Так в тридцать лет бабник и дебошир, кастильский придворный Иньиго де Лойола открыл для себя духовный мир.

Проникнувшись героизмом святых и подвигом Иисуса, Лойола отказался от мирской жизни и богатства. Он пережил духовное прозрение, принял имя Игнасио137, принес обет целомудрия, совершил паломничество в Иерусалим, жил на подаяние, работал в больницах. Игнасио ощущал потребность нести свое новое отношение к Богу людям. В тридцать три года он осознал необходимость в знаниях и сел за парту со школярами, чтобы изучить латынь. Потом был университет в Алькале. Потом – Париж, где в тридцать семь лет Лойола снова сел за школьную парту, чтобы с нуля изучить латынь. Потом – курсы философии, арифметики, геометрии, астрономии и теологии. Степень магистра и доктора. Харизматичный оратор, он привлекал огромное внимание своими лекциями и публичными диспутами. Именно там, в Париже, центре европейского Ренессанса, в атмосфере творчества Леонардо да Винчи, Бенвенуто Челлини, Рафаэля138, Франсуа Рабле139 и ежедневных костров инквизиции140, появился союз соратников Игнасио141, которому предстояло стать основой нового католического Ордена.