Мехмед пересек пролив и переправился в Азию 25 апреля для проведения кампании текущего года, но почти сразу свалился от болей в желудке. После нескольких дней тяжких мучений он умер 3 мая 1481 года возле Гебзе, где некогда другому претенденту на роль завоевателя мира, Ганнибалу, пришлось покончить с собой с помощью яда[34]. Смерть султана окутана тайной. Очень вероятно, Мехмед также стал жертвой отравления со стороны своего врача-перса. Несмотря на многочисленные попытки венецианцев убить султана, предпринимавшиеся ими в течение ряда лет, наиболее тяжкое подозрение падает на его сына, Баязида. Закон Мехмеда о братоубийстве, возможно, побудил принца нанести упреждающий удар (оказавшийся успешным) для захвата престола. Отец и сын не были близки — благочестивый Баязид неприязненно относился к неортодоксальным религиозным взглядам Мехмеда: сплетник при одном из итальянских дворов цитировал слова Баязида о том, что «его отец вел себя деспотически и не веровал в пророка Мухаммеда». Тридцать лет спустя Баязида, в свою очередь, отравит его сын, Селим Грозный. Как гласит арабская пословица, «не может быть родственных чувств между царевичами». В Италии новость о смерти Мехмеда встретили с особой радостью. Палили пушки, звонили колокола. В Риме устраивали фейерверки и службы благодарения. Гонец, принесший весть в Венецию, объявил: «Великий орел умер». Даже султан-мамлюк вздохнул с облегчением.

Сегодня Фатих — Завоеватель — покоится в мавзолее, находящемся в комплексе мечетей в округе Стамбула, которые носят его имя. Выбор места нельзя счесть случайным. Мавзолей построен там, где прежде стоял один из самых известных во всей истории Византии храмов — собор Святых Апостолов. В нем в 337 году с великой пышностью похоронили основателя Города Константина Великого. В смерти, как и в жизни, Мехмед выступал как восприемник наследства великой империи. Первое здание мавзолея разрушилось в результате землетрясения. Затем его полностью восстановили, так что внутри теперь все раззолочено, словно во французской гостиной XIX века, наполненной дедушкиными часами, потолочным орнаментом в духе барокко и свисающими хрустальными люстрами — так сказать, место вечного упокоения мусульманского Наполеона. Богато украшенное надгробие длиной с маленькую пушку покрыто зеленым покровом и увенчано с одного конца изображением тюрбана. Народ приходит сюда помолиться, почитать Коран и пофотографировать. Со временем Фатих приобрел в глазах верующих некоторые черты мусульманского святого, и они стали почитать его. Поэтому у Мехмеда появилось две ипостаси — религиозная и светская. Подобно Черчиллю, он стал и символом благочестия, и «национальным брендом»: тут и марка грузовика, и мост через Босфор, и примелькавшийся образ скачущего всадника на памятной марке или на школьном здании. Округ Фатих — сердце традиционного и уверенного в себе на новый лад Стамбула. Это мирное место: во дворе мечети под платаном после молитвы собираются поболтать женщины в платках. Вокруг бегают пришедшие с ними дети. Уличные торговцы продают булочки с сезамом, игрушечные машинки и воздушные шары в виде резиновых зверюшек, наполненные гелием. Близ входа в гробницу Мехмеда, словно священный дар, покоится каменное ядро.

Судьбы других главных действующих лиц из числа османов времен осады Города продемонстрировали, сколь небезопасно находиться на службе у султана. Для Халил-паши, последовательно выступавшего против политики войны, конец наступил быстро. Его повесили в Эдирне в августе или сентябре 1453 года, а его место занял Заганос-паша, принявший ислам грек, активно выступавший за войну. Судьба старого визиря знаменовала решительную перемену в политике государства: последующие визири будут чаще происходить из числа лиц славянского происхождения, обращенных в мусульманство, нежели из старых аристократических семейств. Если говорить об Урбане, создателе знаменитой пушки и главном «архитекторе» победы, то он, судя по косвенным данным, пережил осаду и получил от султана награду: после взятия Стамбула в нем появился округ, названный Округом Пушкаря Вербана. Видимо, можно предположить, что венгерский наемник поселился в Городе, чьи стены так усердно разрушал. И Аюб, спутник Пророка, чья смерть во время первой, арабской, осады Константинополя впоследствии так воодушевляла участников священной войны, теперь покоится на территории посвященного ему комплекса мечетей среди платанов у очаровательной заводи Эюп близ оконечности Золотого Рога — это место пользуется популярностью у паломников. Здесь находится и мечеть, где в течение столетий происходила коронация султанов.

Очень по-разному сложились судьбы тех защитников Константинополя, которым удалось ускользнуть. Греческие беженцы испытали типичную для изгнанников судьбу: их ждали лишения на чужбине и ностальгия по утраченному Городу. Многие из них доживали свои дни в Италии (в одной Венеции их было до четырех тысяч) и на Крите, являвшемся бастионом православной церкви, но других разбросало по всему миру вплоть до Лондона. Потомки фамилии Палеологов постепенно растворились в общей массе менее знатных семейств Европы. Один или два из них, страдая от ностальгии или нищеты, возвратились в Константинополь и отдались на милость султана. По крайней мере один из них, Андрей, принял ислам и стал придворным под именем Мехмед-паши. По-видимому, наиболее отчетливым отражением печальной участи греков после падения Византии стала судьба Георгия Сфрандзи и его жены. Они закончили дни в монастырских кельях на Корфу, где Сфрандзи написал краткую скорбную хронику событий своей жизни. Она начинается словами: «Я — Георгий Сфрандзи, несчастный смотритель императорского гардероба, ныне известный под иноческим именем Григория. Я написал нижеследующий рассказ о событиях, случившихся в моей жалкой жизни. Лучше мне было вообще не родиться или умереть в детстве. Коль скоро этого не случилось, да будет известно, что я родился во вторник 30 августа 1401 года». Лаконично и сдержанно Сфрандзи повествует о двойной трагедии — личной и национальной, причиной которой стало османское завоевание. Оба его ребенка оказались в серале. Его сын был казнен в 1453 году. В сентябре 1455 года Сфрандзи писал: «Моя очаровательная дочь Тамара умерла от заразной болезни в серале султана. Увы мне, ее несчастному отцу! Ей было четырнадцать лет и пять месяцев». Он прожил до 1477 года — достаточно долго, чтобы стать свидетелем почти полного угасания свободы греков под властью турок. Его завещание заканчивается подтверждением православных взглядов на вопрос о filioque, из-за чего возникало так много сложностей во время осады: «Я исповедуюсь, будучи уверен в том, что Дух Святой не исходит от Отца и Сына, как утверждают итальянцы, но безраздельно исходит только от одной ипостаси — от Отца».

Разными оказались и судьбы спасшихся итальянцев. Раненого Джустиниани привезли на Хиос, где он, согласно другому генуэзцу, архиепископу Леонарду, вскоре умер «от раны или от сознания своего позора»; именно его почти все обвиняли в окончательном поражении. На его могиле начертана эпитафия, ныне утраченная, где говорилось: «Здесь лежит Джованни Джустиниани, великий человек и знатный муж Генуи и Хиоса, который умер 8 августа 1453 года от роковой раны, полученной во время штурма Константинополя и гибели всемилостивейшего Константина, последнего императора и храброго предводителя восточных христиан от рук турецкого правителя Мехмеда». Сам Леонард умер в Генуе в 1459 году. Кардинал Исидор Киевский, отправленный в Византию наблюдать за проведением в жизнь унии, был провозглашен папой патриархом Константинополя in absentia[35], но какой-либо реальной властью не обладал. Он впал в старческое слабоумие и скончался в Риме в 1463 году.