Во-вторых, если руссы испытывали влияние скандинавов, то были и другие соседи, которые оказывали также влияние: угро-финны, тюрки, греки и т. д. Более того — в состав самого государства Руси входили, как части некоей своеобразной федерации, весьма многочисленные племена неславянского корня. Естественно, что они должны были выделять из своей среды людей, принимавших участие в государственной жизни, и прежде всего, конечно, послов в мирных переговорах. Никакого анализа с этой точки зрения Томсен не произвел.

Здесь мы должны оговориться — мы лично не в состоянии проделать подобного анализа, для этого надо быть энциклопедистом филологом, но мы сугубо подчеркиваем необходимость такого анализа и что без него вопрос может быть решен совершенно односторонне.

Вопрос, поднятый Томсеном, имеет не одну сторону, как он думал, а по крайней мере три: 1) имена могли быть русскими, 2) скандинавскими, 3) других соседей Руси или неславянских ее частей. Следует отметить, что не только он сам, другие норманисты, но и антинорманисты упустили это обстоятельство из виду.

Несмотря на свою односторонность, анализ Томсена ценен тем, что представляет собой максимум в отношении скандинавского аспекта данной проблемы. Уж если Томсен не нашел «скандинавства» в каком-нибудь имени, то оно безусловно не скандинавское.

Наш анализ будет произведен с точки зрения славянских корней, он также будет односторонен, но эта односторонность является вынужденной, нет физической возможности охватить целую кучу редких и малоизвестных языков.

В результате нашего анализа имена будут разделены на три группы: 1) явно славянские, 2) явно скандинавские, 3) других народов, либо сомнительные или неустановимые.

Третьим методологическим промахом норманистов является то, что, беря на протяжении по крайней мере двух столетий русские имена, они простодушно уверены, что Рюрик I и Рюрик II Овручский и Киевский оба были норманнами. Они совершенно не понимают (или делают вид, что не понимают!), что носить норманское имя — это не значит еще быть норманном.

Возьмем современных русских: подавляющее количество их имен по происхождению греческие, латинские и еврейские. Означает ли это, что они на самом деле не славяне, а греки, римляне или евреи?

Если это не было ясно Томсену в 1877 году, то должно было бы стать, казалось бы, ясным Баумгартену в 1939 году, который носил греческое имя, но, мы уверены, не был греком. Вот эта-то беспредметность, неконкрентность мышления и характеризует историков.

Если скандинавы на Руси в первом поколении и были слабо обруселыми, то все последующие Рюрики, Олеги и т. д. уже были руссами. Ничего удивительного нет в том, что русский сын или внук получал свое имя от скандинава отца или деда. Ведь мать его была славянка и воспитывался он в славянском окружении. Уже через поколение имя давало только указание на происхождение, а не настоящую национальность. Разве мы можем сомневаться в русской национальности писателя-сатирика Шумахера, филологов Даля, Грота и т. д.?

Конечно, некоторая часть имен могла принадлежать новоприбывшим скандинавам, но вероятность этого крайне незначительна: нелегко только что приехать на Русь и сразу занять такое положение, что имя попадает в историю, это могло случиться только в виде исключения.

Поэтому самое чисто скандинавское имя еще не значит, что носитель его был скандинав, в особенности если он представлял Русь или жил на Руси. Все это прошло мимо внимания норманистов, а между тем это обстоятельство в корне подсекает выводы норманистов.

Четвертым методологическим промахом норманистов является то, что они считают свои скандинавские имена за какие-то первичные, основные, неизменные и оторванные от других, даже родственных народов.

Между тем достаточно сравнить исландские, датские, норвежские, шведские, старонорвежские, старошведские и т. д. имена, и мы увидим, что почти все имена у этих народов представлены особыми вариантами. Какой же вариант настоящий, основной, неиспорченный? Неизвестно, да и не может быть известно.

Если бы Томсен смотрел шире и глубже, то увидел бы, что эти имена употреблялись и другими германскими народами на материке Европы, а не только в Скандинавии. А так как скандинавы заселили полуостров с материка, то несомненно корни своих имен они принесли оттуда же (хотя в редких случаях возможно и обратное).

Однако германские народы, жившие на материке, не существовали в пустоте, а соприкасались с другими народами — следовательно, влияли на них и сами испытывали их влияние. Эти «доисторические» имена в их исходных формах они могли передать своим соседям или заимствовать их за много веков до Рюрика.

Вспомним, кстати, что Мстислав, сын Владимира Мономаха, князь новгородский, выдал свою дочь Ингибьоргу(!) за Кнута Лаварда Ютландского. Ингибьорга была такой правоверной скандинавкой, что дала своему сыну имя «Владимир» в честь Мономаха — это был датский король Вольдемар Великий. У Вольдемара Великого был сын, получивший имя отца — Вольдемар Победитель. Таким образом, в роду датских королей (скандинавов) появилось славянское имя Владимир, изменившее свою форму согласно местной фонетике на «Вольдемар».

В данном случае мы имеем пример, когда писанная история устанавливает бесспорный факт передачи имени руссов варягам. А сколько имен разных народов перекочевало от одного к другому до писанной истории?

Мы имели пример связи Ютландии с Новгородом, но ведь в Любеке, Щетине и других крупных западнославянских городах, т. е. совсем под боком у Ютландии, было немало дочерей и сыновей славянских князей, которые несомненно роднились со своими соседями.

Вспомним, далее, эпоху готов, пересекших за несколько веков до Рюрика от Прибалтики все земли славян до Черного моря и просуществовавших во взаимоотношениях со славянами несколько веков.

Можем ли мы утверждать, что они не передали славянам несколько своих имен, родственных современным скандинавским или эпохи варягов? А разве не найдено вблизи Ковеля копье с рунической надписью (очевидно, именем владельца), звучащей на скандинавский лад?

И нет ничего удивительного, что скандинавский «Хрёрекр» существовал на Руси за много веков до Рюрика, хотя бы в форме «Ририка», гораздо более близкой к «Рюрику», чем «Хрёрекр», и это имя мы находим в летописи среди польских, следовательно, славянских имен. Всё это норманисты упускают из виду, вовсе не считаясь с тем, что имена не сваливаются с неба, а имеют свою долгую историю.

Тот, кто отбрасывает в сторону историю своего предмета, никогда толком не сможет понять его. Историки, как это показывают сотни примеров, мыслят совершенно неисторически.

Норманисты упускают также из виду несколько очень важных побочных соображений. История не сохранила нам почти совершенно древних имен руссов дохристианской эпохи. Однако, если привлечь для сравнения древние чешские, словацкие, болгарские, югославские, белорусские, украинские, польские и другие славянские имена и сравнить их с фамилиями в русских летописях (фамилия часто происходит от имени предка: Петров от Петра и т. д.), то можно все же иметь представление, каковы были имена руссов в древности.