В 911 году никакого перезаключения договора не было, его выдумали наши историки, было только дополнение и углубление статей мирных отношений. Не было изменено ни одного слова, все являлось новым. Вообразив перезаключение договора, наши историки все нелепицы, истекавшие из этого предположения, свалили на голову бедного летописца, обвиняя его в фальсификации исторических документов. Ну, на кой черт ему, прости Господи, делать из одного договора два?!

Для подобной нелепой фантастики у историков находилось и находится время, а вот подумать над самим договором, — то времени не оказалось. Откуда взялась такая огромная сумма контрибуции? В чем ошибка? Что представляло собой «месячное», «слебное»? Как и чем взимались «уклады»? Когда была прекращена дань? Вот невыясненные вопросы, которые всплывают сами собой.

Пропустили, наконец, замечательные подробности договоров, вовсе их не обсудив. Несмотря на то, что договор 907 года был необыкновенно краток, руссы все же нашли необходимым упомянуть в третьем пункте, что во время пребывания их в Царьграде они должны быть обеспечены банями, иметь «мовь, елико хотять».

Казалось бы, живучи на берегу моря, и притом летом в Царьграде, можно было бы помыться и в море. Так нет! Руссы требуют бань, с пользованием которыми они в прошлом имели, очевидно, затруднения. Значит, они не были грязными дикарями, пренебрегавшими чистотой тела, — это факт огромного культурного значения. Очевидно, руссы настолько болезненно чувствовали недостаток бань, что включили пункт о банях в условия мира!

Этот факт интересен и с другой стороны — любовь к баням, отразившаяся даже в летописи в рассказе о путешествии апостола Андрея по Руси, была и есть до сих пор характерной чертой северных славян. Как англичанин немыслим без крикета или гольфа, так и северный крестьянин немыслим без бани. Каждый двор в деревне имеет свою баню. На юге России в селах вообще бань нет, даже общественных. Значит, Русь, ездившая в Царьград, была главным образом с севера, об этом же говорит и Константин Багрянородный. Интересно было бы знать, как обстоит и обстояло дело с банями в Скандинавии.

Вернемся, однако, к договорам. В 941 году Игорь совершил неудачный поход на греков, но в 944 году он вновь пошел на Царьград с явным намерением взять реванш; он даже нанял печенегов. Греческий царь, узнавший заблаговременно о походе, послал Игорю навстречу на Дунай послов, говоря: «Не ходи, но возьми дань, иже имал Олег, придамь и еще к той дани». Печенегам греки послали также «паволокы и злато много».

Здесь уместно будет напомнить, что некоторые авторы считают оба договора 907 и 911 годов апокрифическими и готовы вообще усумниться, был ли Олег в Царьграде. Один из них, М. Таубе, пишет в 1947 году в книге «Rome et la Russe», р. 18: «Il est incontestable qu’on ne sait presque rien de positif sur le fameux “Вещий Олег” et son expédition contre Constantinople, inconnue des sources bysantines»… и перед этим: «…de même encore, l’héroïque grand prince Oleg, le vainqueur de Bysance (879–912), est en train aujourd’hui de perdre beaucoup de son historicité, …en même temps que son poétique bouclier, suspendu, disait-on, aux murs de Constantinople». — «Неоспоримо то, что неизвестно почти ничего конкретного о знаменитом “вещем Олеге” и его экспедиции против Константинополя, неведомой византийским источникам…» и перед этим: «…кроме того, героический образ великого князя Олега, победителя Византии (879–912), в настоящее время в значительной степени утрачивает свою историчность, …тогда как, согласно поэтической традиции, его щит был повешен на стенах Константинополя» (франц.).

М. Таубе, занимающий в этом вопросе, по-видимому, позицию между двух стульев, и прочие скептики должны не забывать, что в летописи под 944 годом ясно сказано о дани Олегу, а в тексте договора 945 года есть совершенно ясная ссылка на существование предшествующих договоров, следовательно, необходимо простирать свой скептицизм и на 944 и 945 годы. Иначе говоря, надо быть последовательным, т. е. если отрицать договоры 907 и 911 годов, то и договоры и переговоры 944 и 945 годов, но на это у г.г. норманистов не хватает смелости.

Однако вернемся к изложению событий 944 года. Греческий император, послы которого захватили Игоря на Дунае, еще до начала военных действий предложил мир. На совещании с дружиною было решено принять предложение греков. Игорь взял «злато и паволоки, и на вся вои, и взратися вспять». Следовательно, и здесь была взята единовременная контрибуция, а в основу договора был взят договор Олега 907 года. Это случилось в 944 году, но на другой год было отправлено в Царьград очень большое посольство руссов для заключения обстоятельного договора, причем некоторые статьи договора 907 года подверглись изменению, например руссы могли покупать в Царьграде не на неограниченную сумму, а на значительную, но все же ограниченную и т. д.

В первом пункте договора было уже не установление мира de facto, но главным образом de jure, было много слов, торжественная декларация дружбы, но о собственно условиях мира не было уже сказано ни слова: дело было прошлое.

Весь основной текст договора 945 года, сравнительно очень пространный и часто опирающийся на предыдущие («яко же уставлено есть преже»), носит целиком гражданский характер. Десятки лет (по крайней мере!) развивающихся сношений вызвали к жизни новые вопросы, и они были урегулированы. Все было записано в 2-х экземплярах, подписано, приложены печати и т. д.).

Подведем итоги: оба договора руссов с греками 907 (911) и 944 (945) годов являются полной аналогией. Именно на поле битвы заключался обычно военный договор, мирные же отношения более детального характера регулировались позже путем посылки особых делегаций.

Эти мирные, гражданские договоры совершенно не касались военных и вовсе не были перезаключениями их, ибо ни один пункт военных договоров не обсуждался и не изменялся, они были дополнениями, касающимися исключительно мирных отношений.

Что договор 907 года существовал и на бумаге, говорит выражение в договоре 911 года, где последний ссылается на первый: «Равно другого совещания бывшего при тех же царях Льва и Александра».

Шахматов считает, что слова «при тех же» были вставкой летописца. Это чрезвычайно характерно для его метода исследования: сначала вбить себе в голову нелепую мысль, а затем, встречая в первоисточнике несоответствия с ней, исправлять не себя, а обвинять летописца в фальсификации, вставках, пропусках и т. д.

Вообще, ознакомившись с литературным наследством Шахматова, этого великого путаника, можно заметить, что «король-то ведь голый»: его «блестящие» теории — только голые предположения, которые он то высказывал, то отвергал их, то снова возвращался к ним. Дело доходило до того, что он протестовал против того, что в некоторых вещах ему поверили!

По нашему глубокому убеждению, история — это наука, а не гадание или лотерея догадок: выиграет — не выиграет. Если исследователь нашел какую-то «блестящую» идею, то лучше ее держать при себе, пока доказательность ее не станет очевидной. В трактовке же истории Шахматовым она превращается в астрологию прошлого: если исследователя ловят на явной лжи, он всегда может законно оправдаться, что, мол, не заметил, что Сатурн был под знаком Водолея и т. д.