Я вздернула бровь.

— Мы?

— Нам нужны будут добровольцы, чтобы дернуть за веревки. Один из них будет стоять как раз за спиной джорнаков, когда они пойдут к озеру. Его задача — остаться незамеченным, пока армия будет проходить мимо, и дернуть веревку в тот момент, когда они окажутся в нужном месте.

— Есть какие-то другие планы? — спросила я.

Он кивнул.

— Частично мы надеемся на капканы, мы заложили сотню, они выведут часть из строя. Мой отец и Ли-бела мастерят какую-то пушку, но она — наша последняя надежда, и я не уверен, что на нее стоит полагаться. Пушку хотят поставить у деревни, так, чтобы дать хотя бы залп, если джорнаки все-таки прорвутся.

Я вздрогнула, представив себе эту картину. Море оскаленных желтозубых ртов, всклокоченные бороды, палки, вилы и железные пальцы на длинных цепях, несущие смерть. Сто капканов. Тридцать две шашки. Двести человек, включая детей против тысячной орды дикарей, пожирающей все на своем пути.

— В деревне останутся только женщины. Мужчины пойдут в запретный лес, мы попробуем задержать их там и сбить с пути таким образом, чтобы они повернули к озеру именно в то месте, где это нам нужно.

— Озеро большое, — сказала я.

— И берега его обрывистые, и нет к ним поступа ни человеческой ноге, ни зверя лесного, ибо озеро это…

— Есть зеркало Инфи, — закончили мы в один голос слова из легенды, которую в детстве рассказывала нам Ли-ра.

— Я помню эту историю, — сказал Терн, поднимаясь с чуть заметной улыбкой на устах. — Ли-ра рассказала мне ее раз сто, пока я болел.

— Ты тогда здорово болел, — согласилась я. — Всех нас перепугал до полусмерти. Ли-ра не отходила от тебя дюжину ночей.

— И твоя мама тоже, — откликнулся он. — Ты не против, если я зажгу огонь? Холодновато.

Пока Терн возился с дровами, я вспомнила то время, о котором мы так неожиданно заговорили.

Это был, кажется, конец первого летнего большого лунокруга. Уже шли дожди, уже клонилась к земле чахлая травка, не успевшая набрать ни сил, ни зелени за столь короткое время. Я помнила, что Терн тогда ушел с отцом на охоту, а вернулся у него на руках, без кровинки на лице. Кабан, которого он посчитал мертвым, извернулся и ударил его в живот своими клыками. Пана едва не сошла с ума от испуга. Доктор сказал, что помочь ничем уже нельзя, слишком много крови вытекло внутрь, и Терн умрет в течение ближайшей пары дней.

И тогда в дело вмешалась Ли-ра. Я помню ее тихий успокаивающий голос, помню прикосновение ее рук — я сидела зареванная у постели Терна, когда она пришла к нему домой. С величайшими предосторожностями Терна перенесли к ней. Я не отходила от него ни на шаг. Ар-ка рыдала так, что у нее перехватывало дыхание, и после долгих уговоров все же решилась отправиться домой и прийти назавтра. Я осталась с Терном и Ли-рой, которая без разговоров приступила к лечению. Она поставила на огонь свой котелок и закинула туда один за одним несколько пучков разных трав.

— Это уймет боль и успокоит кровь, — сказала она мне. — Я не могу узнать, что с ним, если он не даст мне себя осмотреть. Мне нужно успокоить его.

Я, вытирая слезы, подошла к постели Ли-ры, которую теперь занимал Терн. Дочку Ли-ра отправила под присмотр Паны — я помню, что она очень боялась мужчин, как будто бы знала, что примет смерть от мужской руки.

Терн лежал на кровати, его волосы прилипли ко лбу, взгляд был направлен в никуда. Я протянула руку и дотронулась до его руки, и он вдруг выгнулся и закричал тонким криком попавшего в капкан зверька.

Я отскочила, подбежала Ли-ра. Выпроводив меня из комнаты, она сказала, что пора бы и мне тоже идти домой.

— Но он же кричит, ему больно, — сказала я, а сердце в груди сжималось и болело. — Ли-ра, ну сделай что-нибудь, сделай!

— Сделаю, — сказала она. — Я тебе обещаю.

Она на самом деле сделала, и через несколько дней Терн пошел на поправку. Уже на следующий день после ранения он выглядел намного лучше, жар прошел, исчезла бледность, наполнились кровью искусанные губы. Я сидела рядом с Ар-кой, не выпускающей его руки из своей и думала о том, что Ли-ра сотворила чудо. Настоящее чудо.

Я вспомнила эту историю и улыбнулась. Да, тогда мы все здорово всполошились. Моя мама постоянно заходила к Ли-ре, я же вообще оттуда и не вылезала.

При мысли о матери моя улыбка увяла. Может, тогда и начался ее роман с мужем подруги? Может, пока Ли-ра не спала ночей, ухаживая за Терном, ее муж и моя мать пригляделись друг к другу?

— Что с тобой? — спросил Терн, захлопывая дверцу печи, в которой теперь весело плескался огонь и поворачиваясь ко мне. — На тебе лица нет.

Я покачала головой, но он подошел поближе и вгляделся в мои глаза.

— Все нормально, — но голос дрогнул, выдавая ложь.

Мягко приподняв мой подбородок, он заставил меня посмотреть в его глаза. В них читалось лишь безграничное участие и та искренность, которую я привыкла видеть там всегда. И я сдалась. Я рассказала ему о слухах, которыми девушки в баре привели меня в состояние ужаса. Я рассказала ему о том, что теперь и сама начинаю вспоминать — или кажется, что начинаю. Жесты, встречи в отсутствие Ли-ры, интонации матери, когда она говорила обо всем, что касалось Ли-ры и ее семьи.

— Послушай меня, — он отстранил меня от себя и легонько встряхнул, заставляя успокоиться. — Доказательств нет. Обо мне и тебе тоже судачили, да еще как, поверь. Мы с тобой часто ходили на рыбалку вдвоем — не чаще, чем с Аркой, но ходили, — иногда возвращались затемно. Ты не знаешь, но мать говорила мне, что в баре обсуждали меня и мою вторую невесту. Именно потому я перестал звать тебя с собой в последнее время и так холодно попрощался перед отъездом. Я не хотел, чтобы тебя ранили эти слухи. Их не будет и теперь, слышишь?

Я смотрела на него, не отрываясь.

— Я узнаю все, что могу, насчет твоей матери и мужа Ли-ры. Если Лам-ке и еще бестолковые подружки очерняют ее, я выведу их на чистую воду.

— Спасибо, — прошептала я.

— Не благодари за то, чего я не сделал. — По его взгляду я видела, что он хочет сказать — и сделать! — то, о чем мы оба пожалеем, но Терн удержался. — Я принес сыр, хлеб. Ты ужинала?

— Нет, — сказала я, — но мне вряд ли сейчас полезет…

Он отмахнулся от меня и перенес фонарь на стол у окна.

— Я позвал тебя сюда не только затем, чтобы сказать тебе о своей любви, Одн-на, — сказал, когда мы приступили к ужину, состоящему из пары вареных яиц и хлеба с сыром. — Я хотел попросить тебя об одолжении.

— Говори, — сказала я.

— Моя мать организует обучение женщин, которые останутся в деревне, на всякий случай. Я хочу, чтобы ты тоже завтра пришла. Ты ведь остаешься, так?

— Хорошо, — сказала я. — Да, я остаюсь. Мы все остаемся.